Александр Усовский - Дойти до перевала

Слава Богу! Савушкина совсем не радовала перспектива круглосуточного присутствия в доме молодой девахи. Которая будет слишком много знать уже через сутки и из-за которой возможны проблемы в коллективе… Вслух же капитан произнёс:

— Пан Пастуха, я, с вашего позволения, прилягу. Очень устал…

— Так, так! — Замахал руками мельник. — Кладитес. Или будете что-то кушат?

О! Хорошая мысль! У него ведь, почитай что, сутки маковой росинки во рту не было… Савушкин устало улыбнулся.

— Да, поесть не мешало бы.

— Тогда просим на кухня.

Войдя на кухню, Савушкин обнаружил за столом своих бойцов — с немалым аппетитом орудующих ложками над своими тарелками. Посреди стола стояло большое фаянсовое блюдо с чем-то до жути ароматным — от исходящих от блюда запахов у Савушкина в буквальном смысле слова закружилась голова. Капитан без лишних слов взял из стопки чистую тарелку и наложил себе изрядную порцию каких-то тушёных овощей с мясом. Однако, похоже, эта Моника знает своё дело туго…

Утолив первый голод, Савушкин оборотился к старшине, вытирающему хлебом свою тарелку:

— Олег, что ты думаешь об этих галичанах?

Костенко пожал плечами.

— А шо я должен об них думать? Предатели. Гниды.

— Я не об этом. Я ведь до войны бывал в западной Украине — Сокаль, Ковель, Перемышль… Там же ж на всех перекрестках распятия стоят, все в рушниках…. В каждой хате — иконостас, а на церковные праздники такие крёстные ходы, как у нас демонстрации на Первое мая… А эти — костёл ограбили. Вот как так-то?

Костенко махнул рукой.

— Тварюки. Та и не верующие они, так, пыжатся друг перед другом… Напоказ их вера. Униаты, одно слово….

— В смысле — униаты? Я был в их церквях, там всё по православному чину…

— Униаты — то и не православные, и не католики, шось между… А на самом деле — не верят они ни в якого бога. Главное у них — это нажиться, набить свою хату барахлом, а сундуки — сукнами да бархатами… Нема у них истинной веры. Такой, шоб под пули… Мы ось з вами в бога шибко не веруем — а костёл грабить не пошли. И даже мысли такой не було. А воны одразу пишлы до костёлу грабить. Я ж говорю, гниды….

— А крестик все же взял… — Савушкин не удержался от того, чтобы не поддеть своего старшину.

— Взяв. И як що доживу до победы — то в цей Чорткив заиду. И найду ту Галину Александровну Нечипоренко. И хреста того ей передам. — Помолчав, Костенко продолжил: — Як був вон, цэй Васыль, живы — був нам враг. А зараз вин вже далэко… А матка будэ чэкаты… До смерти будэ. Бо той её сын. Дурны та скаженны — сын. Предав Родину, пийшов в СС, воевав з намы — да. Но матка його ни в чим не повинна.

Савушкин кивнул.

— Согласен. Ты прав. — И, после небольшой паузы, добавил: — А теперь — спать. Вторым на пост заступлю я, потом разбужу тебя, Некрасов. Тут тихо и покойно, но бдительность никто не отменял. В тихом омуте, как известно, черти водятся…

Расставанье — маленькая смерть…

— Костенко, что лейтенант?

Старшина, хлопочущий у изголовья Котёночкина, бодро доложил:

— В сознании. Просит пить.

Савушкин глянул на часы. Ого! Уже полвосьмого утра! Нормально его накрыло…

— Уже можно. Я сейчас сам принесу. — Выйдя на кухню, капитан отлил из бидона для питьевой воды полулитровую кружку и подошёл к раненому.

Да-а-а, вид у его заместителя был не ахти — бледный, щёки впали, под глазами — чёрные круги… Неважно. Но вслух капитан преувеличенно бодро произнёс:

— Ого, смотри, какой бодрячок! Давай, я тебя напою….

Лейтенант пил жадно, проливая воду, стараясь за раз напиться за всё то время, что был без сознания. Когда кружка опустела — он пробормотал хриплым срывающимся голосом:

— Обуза… я теперь….

Савушкин кивнул.

— Не без этого. Но к счастью ты у своих. И у нас нет причины куда-то бежать, бросив тебя на произвол судьбы. Так что считай, что ты в санатории — недельку полежишь, ранение заживёт, и дальше всё по плану.

Лейтенант с трудом оглядел гостиную, в которой лежал.

— А… где мы?

— В Нитранском Правно. Это город. Слышишь, шум за окном? Это река Нитра, правда, здесь она скорее ручей.

— А… дом?

— Мельника Йожефа Пастухи.

Лейтенант помолчал, что-то мучительно пытаясь вспомнить, затем, через силу улыбнувшись, промолвил:

— Да, помню… В радиограмме было…. А мы… уже в западной Словакии?

Савушкин удовлетворенно кивнул.

— Так и запишем — память восстановлена. — Усмехнувшись, добавил: — Тут той Словакии — соплёй перешибешь, утром она восточная, вечером — уже западная, а с севера на юг за час можно всю проехать.

— А кто… в городе?

Савушкин почесал затылок.

— Если брать по факту — то властью можем объявить себя мы. Повстанцев тут нет, немцев нет, законные власти прежнего правительства три дня, как салом пятки смазали. Единственная организованная вооруженная сила — наша группа. Но, как ты сам понимаешь, власть мы брать не будем — у нас другая задача… — помолчав, капитан продолжил: — Так вот, по поводу задачи. Сегодня мы приводим себя в порядок, а в ночь уходим на шоссе из Тренчина в Батяваны. По которому предполагается движение немецких войск и штабных автомобилей.

Лейтенант молча кивнул. Савушкин продолжил:

— Тебя оставим тут. На попечение пана Пастухи и его очаровательной соседки Моники. Дня три-четыре нас не будет — за это время, я очень надеюсь, ты оклемаешься.

— Я… постараюсь.

— Постарайся. Если мы добудем нужные сведения — то снимемся и двинем на восток. К Банска-Бистрице. Там центр восстания. Если нет — повторим поиск.

— А… машина? У нас есть?

— Те немцы, один из которых тебя подстрелил — были на «блитце». Ты должен помнить.

Лейтенант кивнул.

— Да. Припоминаю.

— Ну вот на нём и двинемся. Расстояние тут детские, пару часов — и мы в Банской.

Лейтенант едва слышно пробормотал бескровными губами:

— Я посплю… товарищ капитан…. Сил пока маловато….

Савушкин пожал плечами.

— Спи, конечно! Мы постараемся тихэнько-тихэнько орудовать, а ты дрыхни. Сил набирайся. — И с этими словами отправился во двор, где хозяйственный Костенко замутил большую стирку с прожаркой обмундирования — благо, густые кусты акации напрочь скрывали от любознательных случайных прохожих подозрительное оживление во дворе доселе одинокого мельника. Оставались соседи — но Пастуха уверил Савушкина, что соседка справа, мать Моники, уже в курсе, что в доме мельника поселились повстанцы, а сосед слева, нотариус, вторую неделю как в отъезде, и, судя по обстановке — вряд ли скоро вернется.

Разведчики, облачённые в разнокалиберные одеяния, выданные хозяином дома на время большой стирки и, судя по всему, ранее принадлежащие сыновьям мельника — приводили в порядок амуницию и чистили оружие, пока в большом тазу на огне Костенко кипятил их форму. Понятное дело, не для блезиру — а чтобы избежать появления вшей, которые, как известно, горазды разносить всякую заразу… Тиф — это не та болезнь, которой можно пренебречь, Савушкин хорошо помнил вымершие от тифа хутора на Среднем Дону, которые они проходили зимой сорок третьего…