Александр Усовский - Дойти до перевала

— Ты обещал рассказать, как тут оказался. В смысле — в Словакии, да ещё и у повстанцев.

Первушин, покусывая травинку, благодушно кивнул.

— Обещал — расскажу. Тем более — время есть, до Играца ещё часа два, самое малое, тащится… Это если мы в ущелье не ухнем. — И улыбнулся. А затем, уже более серьезно, продолжил: — Тогда на Сейме мина разорвалась у борта лодки, моих ребят — Женю Колесникова и Мурата Тагирова — посекло осколками сразу насмерть, а меня только оглушило да из лодки выкинуло. Как я не утоп — по сей час ума не приложу… Очнулся на берегу. Уже вечерело. Попробовал встать — никак, тело, как чужое… Мне потом доктор объяснил — контузия. В общем, лежу, смотрю в небо, и только слёзы на глазах от бессилия своего…. Ночь пролежал. К утру замёрз, как собака, но начал чувствовать руки-ноги. Попробовал встать, выполз из прибрежной мули. Огляделся. Вас уже и след простыл, и вообще тишина вокруг. Побрёл я вдоль Сейма на восток — хотя, как побрёл? Десять минут иду — полчаса сижу, сил набираюсь…. К вечеру до какого-то хутора добрёл. Бабка там была, поначалу неласково меня приняла — кружку воды вынесла и велела выметаться с базу…. Ну а потом пригляделась, что ходок я никудышный — в хату позвала. Отогрелся я там малость, поел, что она на стол поставила, да и попросился у неё на постой — пока силы вернутся. Три дня лежал колодой, боли были во всём теле дикие — но худо-бедно отошёл. Бабка мне обмундировку справила, гражданскую, правда — но хочь целую, моя-то клочьями висела… Пинжак, галифе, сапоги, шапку, плащ брезентовый — всё честь по чести. Сына её, он бригадиром в колхозе трудился, в июне призвали — и всё, ни ответа, ни привета, ни писем, ни телеграмм. Успокоил я её, как мог, дескать, манёвренная война нонче, сегодня здесь, завтра там — не до писем. Вижу, что хочет поверить — да не может, потому как видит, как фронт наш, как худая тряпка, расползся…Ну а на пятый день немцы на хутор прибыли, на двух машинах — легковой и на таком же «блитце», как у вас. Гер-гер по-своему, и во двор…. А бабка к стене, на какой фотографии висели — и живо раму с ними за шкаф сховала. И когда немцы вошли — она им сразу домовую книгу, дескать, всё чин-чинарём, проживаем вдвоём с сыном, а вот и он, прилёг с устатку… Я, скажу честно, уже приготовился к тому, что заберут они меня — ан нет, пронесло…. Ну, немцев обмануть бабке удалось, а вот односельчан своих — сам понимаешь…. Пошла она к старосте, какого немцы назначили, и ему всё рассказала. Дядька оказался правильный, хочь и служил немцам — меня не выдал. И до мая сорок второго я в колхозе этом и проработал — немцы колхозы не распустили, наоборот, единоличников к ногтю прижали — какие решили, что при немцах царские порядки вернутся и они запануют. Немцы велели и дальше колхозами хозяйствовать. Оно установили нормы сдачи продуктов — и болей не лезли к селянам. Хохлы сумские прям духом воспряли, помню — нормы-то немецкие пожиже наших оказались…. Да только недолго эта идиллия продолжалась… В мае сорок второго партизаны сожгли немецкую штабную колонну у Алтыновки — немцы враз про своё либеральничанье с хлеборобами украинскими забыли. Из Черноплатова, Озаричей и Любитово взяли двадцать заложников, да и расстреляли на следующий день на рынке в Полесском…. Я тогда, кстати, в первый раз про партизан услыхал. Решил к ним податься. Мамаша моя названная три дня воем выла на базу — не хотела отпускать. А пришлось…. Собрал я харчей мешок, запасные сапоги, автомат взял, какой в декабре в лесу подобрал, совсем новенький пе-пеша, и три цинка патронов — да и двинулся за Сейм, к Жолдакам — от этого села начинались леса до самого Путивля, самое, как я понимал, партизанское место… Три дня вдоль Сейма брёл, по лесам да буреломам. На четвертый день, у озера Медное, аккурат на рассвете — гляжу, идёт группа, человек в пятьдесят, вооружены кто во что горазд, и ни на одном нет полицайской повязки. Полицаи тогда тоже всякие обноски немецкие таскали, но у всех на рукавах повязки были. Ну и вышел я к ним. Благо, документы сохранил. Потащили эти хлопцы меня к своему начальству, в Спадщанский лес. Так я оказался в бригаде у Ковпака….

— Ого! — невольно вырвалось у Савушкина.

Первушин, улыбнувшись, кивнул.

— А ты как думал? — помолчав, продолжил: — Попал я, скажу прямо, как кур в ощип — как раз немцы начали карательную операцию против бригады… получил я под команду взвод пешей разведки и задачу — выбить из Литвиновичей венгерцев, какие эту деревню заняли ротой и взялись хозяйствовать…. Выбили. Ну как выбили? Собрали их, пьяных, в кучу, погрузили на машины и отправили в Духановку — само собой, оружие и амуницию изъяв…. Но сумские леса вдоль Сейма всё ж — жидковаты для настоящей партизанской войны. Немцы к июлю нагнали всякого шлака вместо войска — как нынче против словаков — и начали наступление. Пришлось нам уходить в Брянские леса…. Прорвались. Не без потерь, конечно, но всё ж ушли. Тысячи полторы нас тогда Ковпак увёл. Поначалу в Ямпольские леса, а потом ещё севернее — где уже настоящие пущи начинались. Старая Гута, Новая Гута, Ковалеров…. Одна беда — отсидеться там можно, а вот действовать против немцев — никак. Глухие места, ни дорог к фронту, ни рокад. В общем, получил наш Сидор Артемьевич приказ в Москве — двигаться за Днепр, на пути сообщения немцев, подымать, так сказать, украинский народ на борьбу с фашизмом…. Да вот только поднять его оказалось тяжко. Но я уже этого не видел, потому как в октябре сорок второго попал в плен….

— В плен? — Удивлённо переспросил Савушкин. И недоверчиво добавил: — До сентября сорок третьего партизаны не считались военнослужащими Красной Армии….

Первушин усмехнулся.

— Намекаешь, что немцы должны были меня повесить?

— Ну, не то, чтобы намекаю…

— Правильно намекаешь. Но попал я в плен не к немцам, а к словакам. Недалеко от станции Сарны, это близ Житомира.

Савушкин коротко кивнул.

— Знаю.

— Сарненский узел сторожила словацкая охранная дивизия. Тогда, до Сталинграда, немцы со словаками ещё носились, как дурень с писаной торбой, играли в союзников, типа, доверяли. Ну и словаки вокруг Сарн этих чувствовали себя хозяевами… Мы с хлопцами верхоконно проводили разведку — и надо ж было на словацкий дозор налететь… Мы едем себе по лесной дороге, в ус не дуем — а тут из-за поворота полтора десятка словаков шпацируют. Нас трое, их шестнадцать, им винтовки с плеча сдёрнуть — пару секунд, у нас автоматы за спиной, по-походному — лес же вокруг, партизанская стихия… В общем, взяли они нас. Потом всё чин-чинарём, военный трибунал, смертная казнь, с заменой на каторгу, а пока тюрьма — до завершения войны…. Процедура у них там была отлажена. И попали мы в военную тюрьму в Ружомбероке…