Александр Усовский - Парашюты над Вислой

— Но… Но почему вы так решили?

Савушкин вздохнул. Да, профессия накладывает свой отпечаток на мировоззрение. Пан Хлебовский всю жизнь помогает людям — и думает, что все вокруг его радеют о ближних. Придется немного разочаровать старика…

— Хорошо, объясню. Гестапо пришло в костёл, чтобы изъять рацию и арестовать всех, кто при сём присутствовал, вы ведь на это не будете возражать?

— Не буду. То очевидно.

— Правильно. Значит, кто-то о предстоящей встрече донёс — гестапо, СД или полиции. Так?

Ксёндз поморщился, как от зубной боли, подумал и ответил:

— Я слышал, есть такие радиомашины, которые могут обнаружить выход радио на связь.

Савушкин кивнул.

— Есть. Радиопеленгаторы. Чтобы определить место выхода в эфир радиостанции — надо три такие машины, минимум. И они работают, пока работает рация. В нашем случае — пять минут. За пять минут они должны взять пеленги, доложить их в центр, там специалисты эти пеленги наложат на карту Варшавы, определят точку, где предположительно выходит рация — и после этого туда должны выехать несколько групп — чтобы поймать радистов. В нашем случае это невозможно. Обе передачи — и наша, и ваша — шли максимум пять минут, за это время нельзя организовать дело так, чтобы к концу второй передачи у дверей костёла оказались охотники. Вокруг костёла не было машин — значит, эта группа пришла пешком. Вполне вероятно, что в двух-трех кварталах у них остались машины — но это ничего не меняет. Они ЗАРАНЕЕ знали, что будет передача. А это значит — кто-то им об этом сообщил…

— Но ведь это мог быть и я?

Савушкин улыбнулся.

— Нет. Если бы это были вы — вы бы сообщили Гестапо, что рацию вам будут передавать русские в форме люфтваффе. И группа захвата была бы не из одиннадцати, а минимум из двадцати человек. А на нас напал какой-то разношёрстный цирк-шапито — полицейские, гестаповцы, фельджандармерия… Но не это главное. — И Савушкин примолк.

— А что главное?

— Когда эти четверо ввалились в костёл — они поначалу были ошеломлены. Вы этого не видели, а я видел — у них рефлекторно опустились руки с пистолетами. Они не думали, что встретят немецкого офицера! На их лицах была растерянность! Понимаете?

— Кажется, понимаю…

— Они не знали, кто принесет вам рацию, и то, что это будут люди в немецкой форме — было для них шоком! Благодаря которому, кстати, мы и смогли их перебить… Если бы информатором Гестапо были вы — ворвавшиеся в костёл немцы мгновенно бы открыли по мне огонь, несмотря на мою форму. Они бы знали, что гауптман люфтваффе — русский диверсант. И я бы сейчас с вами не разговаривал…

— Значит, вы думаете — Адам? Или Гжегож? Или Янек?

Савушкин кивнул.

— Думаю, что Адам. Пацаны вряд ли способны на подлость и измену, в таком возрасте все — идеалисты. А идеалисты не идут в предатели…

Ксёндз тяжело задумался. Помолчав минуту, он спросил неуверенно:

— А Данута?

Савушкин ухмыльнулся.

— Вряд ли. По той же причине. Да и барышня она… Не тот материал.

Пан Хлебовский кивнул.

— Да, Дануся — чистая душа… Вы знаете, ведь это она уговорила пана Арциховского прийти сюда. Да-да, не удивляйтесь! — воскликнул ксёндз, видя, что Савушкин что-то хочет сказать. — Она сказала пану Каролю, что двое русских только что спасли жизнь пятерым полякам, и именно эти русские свою вину за Катынь искупили, пролив кровь за польское дело. А у неё отец там… Ну, вы понимаете. Пан Арциховский внял её словам и сейчас спасает пана Некрасова…

Савушкин впервые не знал, что сказать. Удивительный всё же народ, поляки… Иногда — как дети малые, иногда — как балбесы без царя в голове, а случается — благородство бьёт через край… Ну ты подумай…

Что-то долго пан Арциховский режет Некрасова. Хотя подгонять тут нельзя, такое дело… Ладно, подождём.

— Пан Чеслав, а у панов Шульманов водились какие-нибудь полезные для здоровья напитки?

Старик хитро улыбнулся.

— Водка?

— Ну хотя бы…

— Были. Пан Шмуль перед отъездом меня угощал. Как раз за этим столом. С вашего позволения, я поищу в шкафу…

Поиски были недолгими — через минуту ксёндз выставил на стол основательно покрытую пылью фигурную бутылку и две такие же стопочки — которые тут же взялся протирать носовым платком.

— Не то, чтобы я алкоголик, но после Некрасова пан Кароль займётся мной, а анестезии у нас тут, как вы понимаете, никакой… Чисто в медицинских целях!

— Понимаю. Мы в Порт-Артуре этим же спасались от ветров с моря. Страшно холодно и сыро было, только водка и выручала…

Ксёндз протёр бутылку, разлил по стопкам немного прозрачной жидкости — и, подняв свой стаканчик, произнёс:

— На здровие! Или как в России сейчас говорят?

— За победу! — ответил Савушкин и поднял свою ёмкость.

— Хорошо. За победу!

Они разом выпили, ксёндз выдохнул, Савушкин от удовольствия крякнул. Тут в кабинет вошёл хирург. Пан Кароль изрядно вспотел, ворот его рубахи был — хоть выжимай, но выглядел господин Арциховский хоть и усталым, но довольным.

— Успешно, пан хирург? — спросил Савушкин.

Арциховский кивнул.

— Млоды. Жить будет. Надо две недели под присмотром… Но у вас, как я понял, этих двух недель нет?

Савушкин подумал про себя: «У вас их тоже нет» — но вслух произнёс другое:

— Нет. Но дней пять мы всё же попробуем выделить на поправку нашего товарища…

Хирург кивнул.

— Хотя бы так. Давайте посмотрим вашу рану.

Савушкин сел на подставку для ног, стоявшую у хозяйского кресла, тяжелого, важного, обтянутого толстой буйволиной кожей — чтобы невысокому доктору не пришлось тянутся вверх. Арциховский быстро снял повязку, осмотрел рану, деликатно дотронулся до выступающего края осколка — Савушкин ойкнул, но сдержался — и промолвил:

— Рана поверхностная. Водка есть? — Ксёндз молча поднял бутылку, стоящую на столе. — Хорошо, тогда стакан водки — и будем извлекать.

Савушкин махом осушил стакан, подождал минуту — и почувствовал давно забытое состояние лёгкого опьянения. Нет худа без добра… — подумал он. И тут жуткая острая боль пронзила всё его тело — доктор, не говоря ни слова, исподтишка хирургическими щипцами выдернул осколок из плеча. Вот же чёртов коновал!

— Прошу прощения, пане капитану, но я решил, что вас, человека мужественного, можно не готовить к операции. — Сказал вроде серьезно, а в глазах чёртики. Вот зараза!

Савушкин хмыкнул.

— Всё верно. Долгие проводы — лишние слёзы, вырвал — и вся недолга.

Доктор кивнул, и, обернувшись к двери, крикнул:

— Данусю!

Вошла Данута с саквояжем доктора.

— Załóż bandaż na bohatera. [146] Наложи повязку герою.

Девушка принялась за перевязку. Савушкин присмотрелся — а ведь хороша, зараза! Интересно, сколько ей лет? Батька попал в плен ротмистром, это майор, на пехотные звания. Лет сорок, стало быть. Значит, есть большие шансы, что дивчина совершеннолетняя. Прям как-то даже вдохновляет… Савушкин про себя улыбнулся. А ведь это стакан водки в нём на фривольные мысли толкает! Алкоголь — яд.