Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

Он сдвинул с колен лежавшую в обмороке женщину, повернулся на согнутых ногах… Из глубины автомашины кто-то темный, трепеща, как птица, протянул к нему обе руки с безмолвной мольбой. Может, он хотел крикнуть, а может, и крикнул, что и он тоже хочет, чтобы и его тоже… Виктор уже не слышал.

Мгновенно высунувшись наружу, он сверху треснул конвойного кандалами по голове и вскочил на перила моста.

Он оказался в первом пролете моста, то есть не над водой, а еще над сушей. Где-то под ним, на двадцать метров ниже, простирался низкий каменистый берег, кое-где усеянный валунами. Сюда он когда-то ходил ловить раков.

Виктор оттолкнулся от перил, как от трамплина, и очертя голову, с чувством огромного облегчения полетел вниз.

Ударился обо что-то плечом, рванулся и почувствовал, что летит дальше. Падает, захлебываясь водой.

Он инстинктивно стал загребать руками, но мешала цепь — скованные вместе руки разом загребали воду, как лягушка лапками. Однако ноги были свободны, а Виктор был опытный пловец. Он выплыл. Выплыл механически — сказался навык. Но, наглотавшись воды, он задыхался, кашлял и плыл как во сне, пораженный тем, что он движется, что жив!

Бурная река неслась быстро, как всегда во время половодья. Очертания моста быстро отдалялись, были уже едва различимы. Справа и слева бежали все редевшие огни Харбина. Виктор понял: Сунгари вышла из берегов. Значит, сейчас июнь — паводок бывает в июне… Вода, как всегда, хлынула далеко за первое звено моста. Потому-то Виктор не разбился.

С моста пустили ракету. Виктор нырнул. Одной ноге было легко, на другой еще висел грузом валенок — и он стряхнул его. Все это, как и раньше, он делал без мысли и воли, инстинктивно. Тело снова было предоставлено собственным силам и боролось с разбушевавшейся стихией.

Волны то покрывали его, то выносили на поверхность. Порывистый ветер, ветер, который носится по просторам мира, обдавал его брызгами, вливал в легкие с каждым вдохом чистый воздух, и в нем не было и следа тех запахов, что в тюрьме и тюремной карете. С каждым сокращением мускулов и сердца росло напряженное ощущение жизни, и жадно хотелось продлить эту жизнь хоть на минуту, еще и еще…

«Умереть успеется, — думал он. — Это я всегда могу…»

И как бы в ответ сверкнул прожектор, ослепляя ярко горящим взором смерти.

«Не увидят! — убеждал себя Виктор, ныряя и затем на миг выставляя на поверхность только нос и глаза. — Ночью, да еще с такого расстояния. Нет, никак не могут».

Он изо всех сил плыл вперед, за город, подальше от людей… Он помнил — за островом Рыбачьим отходит вправо рукав — старое русло Сунгари. Там есть лесистые островки и озера, непроходимые камыши высотой в несколько метров, настоящая камышовая тайга. Если в них укрыться, не найдут и с собаками, хотя бы в облаву пустили целый батальон.

Сквозь шум ветра и волн дошло вдруг какое-то гудение. Выпь или шмель? Виктор огляделся. Вокруг была сплошная тьма, сюда уже не достигал луч прожектора, и мост совсем скрылся из виду. Нет, здесь его никак не могли заметить… Но между ним и мостом на реке мелькал какой-то огонек — то вперед, то назад, то зигзагами, и там настойчиво гудел мотор. Полицейская моторка!

Виктор поплыл дальше, спасаясь от этого ужасного сверлящего жужжания, а оно все нарастало, догоняло его — вот-вот хлестнет по голове снопом света. Он решил не сдаваться до конца. Еще есть время. Он всегда успеет, поджав ноги, пойти ко дну и гнить там…

Неожиданно он увидел прямо перед собой черный берег и на нем что-то вроде высокого ствола. Он стремительно ушел в глубину и задел за что-то под водой. Ухватил рукой — канат! Только сейчас он различил джонку. Не берег это впереди, а джонка на якоре!

С трудом подтянулся к ней, плывя наперерез бурному течению. Ощупью определил: он находится у кормы и с реки его не видно — заслоняет лопасть руля. Если бы даже добрался сюда свет прожектора, человека в воде не заметят. И, наконец, тогда можно нырнуть на минуту.

Течение несло его под джонку. Виктор уперся коленом в киль и, держась за руль, лег навзничь. Хотел наконец передохнуть, но вдруг увидел над собой… То, что он принял ранее за дерево на берегу, оказалось человеком! Виктор увидел неподвижную фигуру на корме, и этот человек не мог не видеть его.

Рокот моторной лодки приближался, но внезапно затих. Сидевшие в ней либо остановились, либо отъехали и шарили где-то в стороне. Виктор, лежа под джонкой, цепенел от ужаса. А человек, стоявший на корме, поднял руку и вдруг застыл в этой позе под направленным на него снопом света.

— Эй, там, на джонке! — крикнули по-китайски с моторной лодки.

— Есть! — отозвался человек в джонке старческим голосом.

— Держи конец!

Подъехали. По дну джонки затопали чьи-то ноги. Ее обыскивали. Каждый шаг этих людей отзывался во всем теле Виктора, как будто это по нему ходили. Он дрожал от дикого страха за свою жизнь, эту жалкую жизнь, от которой он только что искал способа избавиться.

— Видел? — спрашивали в джонке.

— Ничего не знаю, почтенные господа. Я тут остановился переждать ночь. Мы за гравием едем.

— Хунхуз сбежал, понимаешь?

— Понимаю, достопочтенный начальник.

— За него дадут награду — две тысячи долларов. И не бумажками — серебром. Ну?

Две тысячи, целое богатство — за одно слово, одно движение! Кто же устоит?

Старый китаец указал на воду.

Оставалось только задержать дыхание, поджать ноги и пойти ко дну. Но Виктор этого не сделал и знал, что не сделает: не хватит духу. Он упивался этим жалким глотком возвращенной ему жизни и не хотел от него оторваться. Будет корчиться от ужаса и отвращения к себе, но судорожно цепляться за руль и не выпустит его, пока не схватят, не оторвут силой… Матерь божья, смилуйся…

— Так он сюда убежал? — спросил старик в джонке, указывая на воду.

— С моста прыгнул. Ты не видел?

— Нет, не довелось. Мы с внуком спали. Но теперь я поищу.

— Помни же — две тысячи за живого или мертвого, все равно.

Полицейские уехали.

Губы Виктора все еще шевелились — он молился все время, пока не замер где-то под мостом стук мотора. Только тогда он пришел в себя. Не понимал, что произошло, — слишком это было невероятно. Спасен! Он молился, хотя больше не верил в бога. И последнее, что он испытал, было чувство бессилия, беспомощности червяка, а главное — страх, страх до потери сознания, какой может испытывать только трус… Последний трус!

Он ощутил на спине легкое прикосновение. Это старик с джонки протянул ему багор. Виктор ухватился за конец, и багор отвел его от высокой кормы, подтянул вверх. Он стал взбираться, но не хватало сил. Две пары рук взяли его под мышки, подняли на борт.

Он лежал пластом, и с него текла вода.