Уилбур Смит - Падение с небес

Марк выстрелил, и пуля раздробила зверю череп; желтые глаза от удара плотно сощурились, голова мотнулась и откинулась назад на гибкой змеиной шее, и упругое стройное тело еще в воздухе утратило грацию и легкость.

Как тяжелый мешок, леопард шмякнулся на землю у ног Марка; крохотные блестящие капельки красной крови забрызгали носки его сапог, сияя на нем, как рубины.

Марк прикоснулся к открытому глазу, но яростный желтый свет в нем уже угасал, веки животного с красивыми, длинными и густыми ресницами даже не моргнули. Леопард был мертв.

Марк тяжело опустился на мягкую землю рядом с трупом и полез в карман за портсигаром. Спичка в его пальцах так дрожала, что пламя металось из стороны в сторону, словно крылья бабочки. Он погасил ее и отбросил в сторону; ладонью провел по густой и мягкой золотисто-янтарной шерсти зверя, усеянной ярко-черными, похожими на розочки пятнышками – словно некий ангел, сложив вместе кончики пальцев, оставил эти отпечатки на шкуре животного.

– Ну, Пунгуш… какой же ты сукин сын! – снова прошептал он.

Животное погибло из-за этой своей золотистой пятнистой шкуры, которая на деревенском базаре или на какой-нибудь железнодорожной станции, а то и где-нибудь на обочине пыльной дороги будет стоить несколько серебряных шиллингов. Смерть в столь невыносимых муках и страхе – и ради чего? Чтобы из прекрасного животного получился коврик или дамская шубка. Марк снова погладил блестящую шкуру; его собственный страх уступил место злости на человека, который когда-то спас ему жизнь и за которым все эти два месяца он охотился.

Марк поднялся и пошел к закрепленному на конце цепи стальному капкану. Между его безжалостных зубов торчала оторванная нога леопарда. Марк сел на корточки и принялся его рассматривать. Перед ним находился типичный образец капкана, прозванного на африкаансе «слаг истер» – «убивающее железо»: зубья на его челюстях были тщательно подпилены, чтобы, вцепившись в жертву, он не перекусывал ей конечности. Весил капкан не менее тридцати фунтов; чтобы раздвинуть его челюсти и привести механизм в рабочее положение, требовалась прочная палка.

Капкан покрывала копоть – браконьер специально опалил его, чтобы избавить металл от человечьего запаха. Возле зарослей лежал и полуразложившийся труп бабуина – пахучая приманка, неотразимая для большой желтой кошки.

Марк перезарядил винтовку. В нем пылала такая ярость, что, попадись ему сейчас тот, кто это сделал, Марк вполне мог бы пристрелить его, несмотря на то что был обязан ему жизнью.

Вернувшись вверх по склону, он расседлал Троянца и стреножил его кожаным ремешком. Седельные вьюки он повесил на ветки свинцового дерева, чтобы до них не добрались гиена или барсук.

Потом Марк отправился обратно и разыскал на краю чащи следы браконьера. Он понимал, что на муле идти по следу бессмысленно. Браконьер за милю услышит топот этого большого неуклюжего животного и сразу насторожится. А у пешего преследователя есть шанс.

След оказался совсем свежий, и стоянка браконьера должна находиться где-то поблизости: он не стал бы уходить далеко от такой ценной вещи, как капкан. У Марка есть очень хороший шанс настичь его.

Пунгуш хитер и искусен и, разумеется, будет соблюдать осторожность, поскольку знает, что сейчас охотиться в долине запрещено. По пути сюда Марк заходил в каждую встречную деревню, говорил со всеми вождями племен, пил с ними пиво, растолковывая им правила нового порядка.

Браконьер знал, что он теперь вне закона. Марк уже не раз шел по его следу и видел, что Пунгуш всегда принимал меры предосторожности, прибегал к самым изощренным хитростям, чтобы сбить преследователя со следа, а это говорило о том, что он чувствует за собой вину. Но теперь у Марка появился хороший шанс поймать его.

В полумиле вниз по течению след подвел Марка к реке; значит, Пунгуш пересек реку. На противоположном берегу браконьер стал петлять, то двигаясь вперед, то возвращаясь, сначала в зарослях кустарника, потом в лесу и в мелколесье: он проверял свои ловушки.

Капкан с леопардом явно находился посередине его маршрута, но браконьер ставил силки из тонкой оцинкованной проволоки, скорее всего купленной за несколько шиллингов в сельской лавке, на более мелкую дичь. Использовал он и медный телеграфный провод, вероятно добытый им в каком-нибудь пустынном месте, где можно было, никого не опасаясь, залезть на столб и оборвать его.

Пунгуш ставил силки на шакалов, приманивая их падалью; ставил силки везде без разбора, где могла появиться некрупная дичь: на солонцах, у грязевых луж, куда приходят поваляться животные, и в прочих местах.

Неотступно идя по следу, Марк старался обнаружить каждый проволочный силок, а найдя, безжалостно обрывал его. Расстояние между ним и преследуемым быстро сокращалось, но лишь через три часа удалось обнаружить его стоянку.

Она располагалась под узловатыми извилистыми ветвями толстенного баобаба. Дерево было старое и полусгнившее, в его необъятном стволе образовалось глубокое, как пещера, дупло, где браконьер разводил бездымный, невидимый снаружи костерок, чтобы приготовить пищу. Сейчас костер был погашен и хорошенько присыпан песком, но Марк все же учуял его запах. Угли его давно остыли.

В углублении пустого ствола оказались припрятаны два тюка, перевязанные шнурками из плетеной древесной коры. В одном лежало грязное серое одеяло, резная ночная подставка для головы, небольшой котелок на треноге, дочерна закопченный, и сумка из шкуры антилопы, а в ней два или три фунта желтого маиса и полоски сушеного мяса.

Браконьер путешествовал налегке и передвигался быстро.

В другом тюке Марк обнаружил пятнадцать высушенных на солнце и жестких до хруста шакальих шкур, обладавших прекрасным мехом серебристого, черного и рыжего цвета, и две леопардовых: одна, большая, темно-золотистая, принадлежала самцу, другая, поменьше, – еще не взрослой самочке.

Марк развел костер и бросил в него одеяло, подставку для головы и сумку, с мстительным удовлетворением глядя, как все это на глазах темнеет и начинает гореть. Железный котелок он разбил вдребезги о камень. Потом скатал в рулон сухие шкуры и, вскинув их на плечо, двинулся обратно.

Когда Марк вернулся к леопардовой чаще на берегу реки, уже почти стемнело.

Он сбросил тяжелую связку шкур, которая под конец давила на плечо, как стофунтовый мешок с углем, и недоуменно уставился на останки леопарда.

Его труп облепили большие, с зеленым металлическим блеском мухи. Они откладывали на мертвую плоть яйца, похожие на беленькие кучки вареного риса, но не это изумило Марка. С трупа была содрана золотистая шкура. Содрана аккуратно, со знанием дела, и теперь мертвый зверь представлял собой кусок розового мяса с желтыми полосками жира и белыми узорами связок. Голова тоже осталась голой, морда и скальп были аккуратно сняты; из черепа, как кусочки мрамора, испуганно торчали вылезшие из орбит тусклые глаза, из ушных отверстий выбивались пучки волос, а в застывшем оскале пасти особенно выделялись желтые клыки.