Дарья Иволгина - Новгородская ведьма

И они вдвоем принялись лечить раненого пирата, пока солнце еще не скатилось за горизонт и было относительно светло. Обмотанный тряпками, умытый, разбойник приобрел вид куда более успокоенный и благообразный. Стало заметно, что он очень молод. Вообще лицо у него оказалось симпатичное и вполне мирное. Какой-нибудь эстонский фермер.

«Ага, хуторянин, — думал Вадим, — из тех, что в 1940 году ушли в леса и просидели в землянках до тех пор, пока Советы не вынуждены были покинуть Эстонию!.. Знаем-с».

Но побороть в себе симпатию к пареньку он не смог. Как только тот перестал быть пиратом, врагом с оружием в руках, исчезло всякое чувство вражды. Может быть, потому, что в этом новом мире любой человек был Вадиму на самом деле чужим, и он не делал различия между новгородцами, ливонцами и разбойниками. Все они были одинаково далеки от него.

— Нам повезло, — считал Флор. — Если бы не Кроуфилд, они бы навалились на нас как следует. На том корабле остались пушкари. Они не побоялись бы продырявить нам борта — коль скоро «Святая Анна» была пришвартована к пирату. Забрали бы все ценное, весь наш груз, а нас самих перебили бы. Они просто не успели пальнуть. Заметили второй парус и испугались.

— Да, это везение, — согласился Вадим. — Хороший человек этот англичанин.

Флор улыбнулся.

— Я тоже так думаю… Откуда ты знаешь, что Животко спас меня сегодня?

— Видел… Я не успел бы подбежать, а он, наверное, на мачте прятался… Он ведь трусливый.

— Никогда по-настоящему не знаешь ни одного человека, — сказал Флор и вздохнул. — Я ни о ком бы не стал говорить уверенно. Только о Лавре. Но Лавр — это почти я сам. Все остальные останутся для меня загадкой до конца. Как поступит человек? Струсит или пойдет в атаку? Окажется верным другом или сподличает? Иногда бывают удивительные открытия… Неделька — далеко не дурак. Он понимал, что Животко и сам себя еще не знает. Хотел, чтобы мальчишка понял, чего он стоит.

— Думаешь, получилось? — спросил Вадим недоверчиво. — Животко вообще странный. Как звереныш.

— Это все поправимо, — ответил Флор. — Что с пиратом делать будем? У себя оставим? Он теперь калека. Как бы не пришлось отрезать у него правую руку…

— Ты же не станешь сдавать его властям? — спросил Вадим.

— А стоило бы… — вздохнул Флор. — Да ну его, не хочу об этом. — И перевел разговор на другую тему: — Интересно, как там наши в Новгороде?

— А что им сделается? — пожал плечами Вадим.

— Ну… Наташа, — сказал Флор. — Как она, хотел бы я знать…

— Знаешь, Флор, в нашем мире можно в любой момент вытащить такой небольшой аппарат… устройство такое… и позвонить. То есть, поговорить с любимым человеком, даже если он на другом конце земли. Это не колдовство. Просто такое приспособление. Но и без него можно обойтись. Бывают случаи…

— Вот и мне что-то тревожно, — сказал Флор. — Скорей бы вернуться! Сдается мне, натворили там без нас разных дел…

— С чего ты взял?

— Наталья — девушка очень любопытная. Иногда это бывает опасно.

Вадим подивился тому, как просто и четко Флор определяет для себя шероховатости нрава любимой женщины.

В принципе, он был с Флором согласен.

— Кроме того, она о себе очень высокого мнения, — сказал Вадим. — То есть, я хочу сказать, она может переоценить свои силы и возможности.

Ему вовсе не хотелось сплетничать. Но цену Гвэрлум он знал лучше, чем влюбленный Флор. Впрочем… Очень может статься, что Флор прав: мы никогда не знаем другого человека до конца. Мы и себя-то толком изучить не успеваем.

Ревель открылся перед мореходами на рассвете. Как всякая гавань, он показался чудесным, прекрасным, желанным. В розоватом веселом тумане вырисовывались его стены и башни, в гавани высились стройные мачты. Чайки кружили в утреннем высоком небе и громко кричали, как будто бранили рыбу в морской глубине — зачем не прыгает прямо им в клюв.

Корабли медленно заходили в порт.

Вадима разбудил Флор:

— Иди, посмотри. Очень красиво. Небось, в своем Питере такого ты не видел.

— Ну почему же… — пробормотал Вадим, готовый спорить, но слова застряли у него в горле. То, что открывалось перед ними, действительно выглядело потрясающе: спящий средневековый город каменным сгустком вырисовывался в тумане, а золотые лучи солнца пронзали мглу, стремительно разгоняя ее в стороны.

Вадим тихо вздохнул.

— Боже… — бормотнул он.

Флор улыбнулся так, словно это он сам, лично, создал нею эту красоту — нарочно, дабы поразить воображение приятеля.

Затем на палубу выбрался Животко. Теперь он не расставался с ножом. Ковыряя в зубах лезвием, мальчик сказал:

— А этому… нехристю… совсем плохо.

Вадим сразу помрачнел. Ему совершенно не хотелось, чтобы это чудесное утро было омрачено смертью, пусть даже пирата.

«Эстонский хуторянин» лежал белый, покрытый толстыми каплями пота, и хрипло дышал. Рука его посинела. Флор, спустившийся посмотреть, помрачнел.

— Придется резать, — сказал он. — Отсечем с одного удара.

Принесли саблю. Двое матросов сели пирату на ноги, один ухватил его за голову. Рука, большая, как полено, бессильно лежала, отброшенная в сторону. Толстый жгут быстро намотали на предплечье. Пират открыл глаза и посмотрел прямо в лицо Флору. Флор замахнулся саблей и одним быстрым ударом отсек пораженную руку.

По кораблю раскатился громкий, отчаянный крик, который почти тотчас смолк — пират потерял сознание.

Дядя Ляпун, торжественно стоявший у штурвала, только перекрестился, левой рукой удерживая колесо.

— Не помрет? — спросил Вадим, чтобы как-нибудь отреагировать.

— Если не захочет, не помрет, — сказал Флор. — Ребята, останьтесь с ним кто-нибудь. Мне нужно насчет груза распоряжаться…

Первый же вечер в Ревеле они провели в кабачке. Вадиму, как почти всякому питерцу, доводилось бывать в Таллине. Еще в те времена, когда «Таллин» писался с одним «н». Там и тогда «плохо понимали по-русски» и чванились настоящим европейским средневековьем, коего в Советском Союзе больше нигде не водилось. Однако только теперь Вадим видел, каким был Ревель когда-то. До всех войн и разрушений.

Это был бойкий, торговый, портовый городок, городок, где полно менял, воров, кабатчиков, жуликов, моряков, рыбаков… ну и почтенных горожан, наверное, тоже. В тех районах, где «приключались» новгородцы, почтенными горожанами и не пахло. Беловолосые, веснушчатые, пахнущие рыбой, ревельцы пили, бросали кости, ругались, смеялись, скаля зубы, показывали друг другу кулаки, заросшие рыжеватым волосом…

Эти люди странно нравились Вадиму. Они совсем не походили на новгородцев, были куда мельче их и слабее костью, но в чем-то все моряки похожи. Будь они даже неграми преклонных годов. Вадиму было хорошо с ними. Он пил местное пиво, слабенькое и кислое, и подмигивал Кроуфилду, который занимался тем же самым в компании старого валлийца, вывезенного с острова сирен.