Дарья Иволгина - Новгородская ведьма

— Убил, — сказал Животко. — Ну и правильно.

«Нищего» тащил матрос, держа за подмышки. Голова его болталась, свешиваясь на грудь, в которой торчала рукоять ножа. Флор шел следом; рядом с фонарем шагал еще один моряк. Проходя мимо Вадима, Флор мимоходом улыбнулся и сложил пальцы колечком, показывая «о'кей» — жест, который он подхватил у своего нового друга.

Вадим улыбнулся. Действительно — «о'кей». И скоро они отправятся назад, домой, в Новгород!

Гвэрлум потеряла счет времени. То ей казалось, что она очутилась в застенке у Назара Колупаева только вчера, то вдруг просыпалась с ощущением, что провела здесь половину жизни и успела состариться.

Допросы продолжались — поначалу каждый день, потом через день. Несколько раз приходил какой-то человек и насиловал ее. Она так и не поняла, кто это был.

И всегда ей задавали один и тот же вопрос:

— Сколько тебе посулил Флор за то, чтобы ты отравила боярина?

Иногда, впрочем, спрашивали немного по-другому:

— Рассказывал тебе Флор о своей родне, о Палицких?

— Ждал ли он кого-нибудь из Палицких в гости?

— Говорил ли Флор, что после смерти Палицких все их достояние останется ему с братом?

На все эти вопросы Гвэрлум упорно продолжала твердить «нет». Она слышала, как палачи бранят ее между собой. Каждый день они все сильнее стягивали ее запястье веревками, так что руки у нее распухали. Гвэрлум вызывала у этих людей искреннюю глубокую злобу. «А ведь это — непрофессионализм, — думала она в каком-то странном сонном отупении. — Палач не должен никого ненавидеть. Он такой же сотрудник, как другие…» Однажды она хихикнула, приведя заплечных дел мастеров в настоящий ужас.

— Ведьма, — сказал один и плюнул ей на бедро.

К ней приходили разные мысли. Она вспоминала свои прежние рассуждения — о женской доле, о том, что скучно сидеть в светелке и ждать домой мужчину, пока тот «приключается» на чужой сторонушке. Да еще сопливых детей воспитывать. И в церкви по пять часов выстаивать. Теперь эти картины рисовались ей совершенно по-другому.

Что хорошего в ее нынешнем «приключении»? Вот, обходятся с ней как с мужчиной. Все, чего мы так долго хотели и добивались. Арестовали, допрашивают, пытают. Чрезвычайно увлекательно!

В этой жизни было нечто изломанное, отвратительное, то, без чего стоило бы обойтись. И напротив, размеренное женское бытие, наполненное мелкими домашними заботами и хлопотами, представало чем-то желанным, удивительным. В самом деле! Лежа на гнилой соломе и боясь пошевелиться, чтобы не вызвать волну острой боли в изломанном теле, поневоле начинаешь считать за чудо такую «обыденность», как детский смех, чистый стол, жареное мясо и яркие яблоки в плетеной корзине.

М-да. Обломали рога темному эльфу, думала Гвэрлум.

Во внешнем мире происходили какие-то события, которые оставались для Натальи неведомыми. Она жила своей особенной жизнью и даже начала уже привыкать к этому.

Колупаев начал терять терпение. Наутро того дня, когда Лавр с Харузиным совершили неудачное нападение на упырей, к Наталье явилось сразу трое палачей. Ее схватили за руки и выволокли из камеры. В знакомом подземелье, куда Гвэрлум являлась, как на службу, кое-что изменилось. Пахло домашним очагом.

Странно, подумала она. А вот и разгадка: у стены находилась жаровня с горшком, где тлели угли.

Вялые Натальины руки привязали к лестнице. Подхватили поперек живота ремнем, закрепили ноги. Кряхтя, два чужих человека — Гвэрлум видела их лица совсем близко от своего — поставили лестницу вместе с привязанной пленницей к стене. Под ноги придвинули жаровню. Сперва было ничего — просто тепло. Потом жар усилился.

— Что говорил тебе Флор о Палицких? — прозвучал знакомый, ненавистный голос Колупаева.

— Флор ничего не говорил… — знакомо бормотнула Наталья.

Жар стал сильнее. Что-то липкое смазало пятки, и тотчас затрещал жир. Боль прожгла Гвэрлум насквозь, а затем начала нарастать, постепенно, мгновение за мгновением. То и дело ей казалось, что больше уже нельзя — но в следующий миг она убеждалась в своей ошибке.

— Что Флор говорил о Палицких? — где-то далеко звучал голос.

Гвэрлум молчала. Неожиданно боль отпустила, подземелье расширилось, стало более светлым. Пропал и отвратительный запах паленого — донесся аромат цветущего сада.

«Что это? — подумала Гвэрлум в смятении. — Вероятно, я схожу с ума…»

В следующую секунду перед ней показался странно знакомый человек. Где-то они уже встречались. Где? Гвэрлум не помнила. Как они расстались? Это тоже ускользало от нее.

Человек смотрел на нее грустно.

— Ты узнала меня? Я — Андрей Палицкий.

— Флор ничего не говорил о Палицких, — машинально ответила Гвэрлум.

— Я знаю, — сказал Палицкий. — Я пришел не за этим.

— Что тебе надо? — закричала Гвэрлум. — Что происходит?

— Они убили меня, — ответил боярин Андрей, — вот что… Только ты не виновата. Это я знаю.

— Да что ты можешь знать… — прошептала Гвэрлум.

— А все, — просто ответил Андрей. — Все твои мысли обо мне, все, чего ты хотела… Ты не бойся. Не только ты за меня просила — я теперь тоже могу за тебя попросить…

— Ты святой? — спросила Гвэрлум, боясь поверить в истинность видения.

Андрей чуть улыбнулся. Свет колыхался вокруг него, глаза сияли.

— Вовсе нет, — отозвался он тихо, — но чтобы просить, не нужно быть святым… Я тебе только один завет оставлю. У меня слуга есть, Авдей.

— Он меня и выследил, — сказала Наталья. — Верный, как пес. Ненавидит меня — страсть! Едва горло не перервал.

— Ты его прости, — сказал боярин Андрей. — Он от горя помешался. Это у него пройдет. Он хороший человек. Не оставь его, когда он придет в себя. Слышишь? Не оставь!

— Ну ты даешь! — заявила Гвэрлум. — Слушай… Но ведь ты умер!

— Помни, что я тебе сказал… — проговорил Андрей и исчез. И боль набросилась на Гвэрлум с новой силой, вгрызлась в ее тело так, что она, коротко вскрикнув, потеряла сознание.

Невеселые новости встретили Флора и Вадима, когда они вернулись в Новгород. Они никак не ожидали подобного оборота событий. Флор даже побелел, когда его впустил в дом незнакомый инок. Второй стоял чуть поодаль и тихо кланялся.

— Беда, — только и сказал отец Авраамий.

Разговаривали прямо с дороги, не переодевшись в чистое.