Владимир Сназин - Доктор Постников

– Как ты узнаешь? – спросил попик.

– Очень просто. Смотрите, стрела в него вошла под углом, но на какой глубине остановилась, неизвестно, потому что мы не знаем, какой длины стрела от оперения до наконечника.

– Длина стрелы примерно аршин, – не задумываясь, ответил Кирилл. – У моего тятеньки три татарских холопа в усадьбе, и у каждого из них есть свой саадак.

– Если длина стрелы аршин, – рассуждал Петр, – а оперения, – он растопырил большой и указательный пальцы, – чуть меньше пяди, значит, в чреве четыре пяди с наконечником.

– И что? – недоуменно спросил Готфрид.

– Я хочу вынуть наконечник и не поранить кишки.

– Как ты сможешь вынуть его из такой глубины, – засомневался Готфрид. – У него живот так раздут, что клещами ты его там не достанешь.

– Я не буду его вынимать клещами, я его вытолкну через спину.

– Это как? – не понял попик.

– Однажды фон Гаден солдату драгунского полка Ивашке Федотову, который сейчас десятник, делал операцию – вынимал стрелу из груди, – стал рассказывать Петр. – Стрела насквозь прошила грудь и уперлась сзади в ребро. Я помогал на операции доктору. Фон Гаден долго тогда стоял и крутил в руках щипцы, и все смотрел и смотрел на солдата. У меня уже руки все занемели – так долго я немощного держал. Потом он отложил клещи и решил не тащить стрелу обратно, а протолкнуть ее чуть дальше вперед и уже со спины вынуть наконечник, древко же потом вытащить спереди.

– Да-да, я слышал про эту операцию, о которой ты говоришь но, к сожалению, не видел, как ее делал доктор фон Гаден, – сказал Готфрид.

– А какие в груди органы, которые можно повредить? – спросил Кирилл.

– Я помню, доктор Келлерман говорил, что там очень много синдесмозов с бронхами, артерий и вен. И если тащить наконечник обратно, то его острыми краями можно все порвать.

– Ну и как, фон Гаден вытащил наконечник? – поинтересовался Кирилл.

– Он покачал стрелу в разные стороны, сдвинул ее с ребра и, проткнув кожу, вытолкнул наконечник через спину вон.

– У тебя не получится протолкнуть наконечник дальше, – сказал Готфрид.

– Почему? – удивился Петр.

– Из-за вздутого брюха.

Действительно, Петр только сейчас увидел: чрево стрельца раздулось до таких размеров, что наконечник стрелы предположительно может находиться где-то около его середины.

– Ты прав, Готфрид, – задумчиво проговорил Петр.

– А почему оно так раздулось? – поинтересовался Кирилл.

– Может, это кишки? – неуверенно сказал Готфрид.

Петр слегка качнул напряженный живот стрельца. Внутри что-то забулькало, при этом Прошка страдальчески сморщил лицо и пошевелил слипшимися губами.

– Это булькает скопившаяся моча, – уверенно определил Петр. – Ведь вы помните, что у него мочевая немочь.

– Это сколько же мочи собралось у него в чреве? – Готфрид через плечо Петра взглянул на живот стрельца.

– А вот послушай, – сказал Петр, и он двумя руками еще раз поколыхал его. Прошка застонал. Петр наклонился к нему и спросил:

– Что болит у тебя, страдалец? – Но тут же понял, что спросил глупость. Раненый стрелец, едва шевеля губами, высунул изо рта белый как бумага, сухой язык. Постников догадался, что он хочет пить.

– Давайте дадим ему декокт, – предложил он.

Готфрид из сумки достал пузырек с отваром, а Кирилл подошел к противоположной лавке, на которой лежал сермяжный тюфяк, и выдернул из его недра несколько толстых соломинок. Он приладил один конец соломинки к пузырьку, а другой сунул Прошке в рот. Тот сделал несколько судорожных глотков декокта и расслабленно откинулся на матрас. Спустя мгновение стрелец вдруг в испуге широко открыл рот, тело его напряглось и выгнулось, ужасная гримаса исказила лицо, словно ему кто-то в этот момент причинял невыносимую боль. Он поднял голову, как будто хотел что-то крикнуть, но резко откинул ее назад, протяжно выдохнул и затих. Тело его обмякло и стало неподвижным.

Все трое растерянно смотрели на затихшего стрельца, надутый живот которого с торчащей из него стрелой, медленно колыхался из стороны в сторону. Петр вопросительно взглянул на приятелей и сдавленным голосом, спросил:

– Он что, умер?

– Похоже, что да, – проговорил юный попик и, пошарив рукой в подряснике, достал маленькое зеркальце, которое всегда для этих целей носил с собой, и близко поднес к лицу стрельца.

– Он мертв, – сказал Кирилл, показывая друзьям зеркало без каких-либо признаков дыхания на нем.

Петр только коснулся рукой древка, как почувствовал, что оно, словно бы само подалось вверх. Он слегка потянул стрелу, она на удивление легко вышла, но без наконечника. В нос ударил гнилостный запах.

– Где же наконечник? – изумленно глянул на древко Готфрид.

– Остался в чреве, – растерянно сказал Петр.

– И как ты его теперь найдешь?

– А зачем теперь его искать, если стрелец умер? – удивился Кирилл.

– Пусть он и мертв, но мне хотелось бы знать, где этот чертов наконечник остался. И можно ли было его вынуть из чрева у живого стрельца?

Петр наклонился и двумя руками надавил на стенку живота в надежде, что наконечник вдруг сам выскочит через входное отверстие. Неожиданно фонтан пенистой зеленовато-желтой жидкости ударил ему прямо в левую щеку, залив пол-лица.

– О, господи! – В ужасе отскочил от трупа Петр. И он быстро рукой начал стряхивать с лица попавшую на него липкую жижу. Затем резким движением выхватил из кармана пропитанный уксусом платок и стал лихорадочно тереть им лицо. Готфрид, который стоял за спиной Петра, отпрянул, но поздно. На его красивый темно-синий кафтан тоже попало несколько тягучих капель.

– Это что, моча? – брезгливо спросил Готфрид, щелчками стряхивая тягучие капли с кафтана.

– Не знаю, – отплевываясь и продолжая протирать лицо тряпкой, ответил Петр. – Судя по тому, что мне попало в рот, это точно не моча. – Постников смачно сплюнул скопившуюся во рту слюну на пол.

Кирилл, который в этот момент стоял в отдалении, с улыбкой наблюдал за ними.

– Мой друг, – сочувственно сказал Кирилл, – не стоит из-за какой-то мочи так сильно расстраиваться. Тебе должно быть известно, «Дьяче» Петр, – произнес он любезным тоном и в тоже время насмешливо-настовительно, – что хороший лекарь должен с любовью и великим «тщанием» исследовать все те жидкости, которые больной человек исторгает из себя во время болезни. И при этом, обрати внимание, не должен испытывать ни к страждущему, ни к его выделениям никакой брезгливости. Кирилл продолжал иронически улыбаться и сдерживал себя, чтобы не расхохотаться.

Готфрид, услышав поучения Кирилла, прыснул в кулак. Петр понял, что юный попик шутит. Кирилл, не любивший иноземных докторов, передразнивал слова доктора Блюментроста об отношении лекаря к состоянию больного.