Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

Септимус Милуорд и слышать ничего не хотел о побеге. «Господь привел меня сюда. Здесь я и останусь», — проговорил он звенящим голосом, и, боюсь, мы все уставились на него, потеряв дар речи от изумления. На него тут же накинулся Бартон Филдинг, заявивший, что Господь помогает тем, кто сам себе помогает, а Том попытался переубедить Септимуса, попросив его задуматься о судьбе жены и детей. «С тем же успехом мы можем отправиться на Небеса и отсюда, — ответил Милуорд, не сдвинувшись с места. — Кто я такой, чтобы усомниться в величии Его замыслов?»

Я поймал себя на том, что меня трясет от ярости. Как можно быть таким упрямцем? Кажется, я обозвал его старым дураком. Нельзя было и думать о бегстве, коль скоро ценой нашего спасения должна была стать гибель всей семьи этого деспота. Сам понимаешь, немыслимое дело. К тому же я беспокоился о состоянии Элен, которая была еще слишком слаба. Нам требовалась помощь еще одного мужчины, а единственный, у кого хватило бы сил нести девушку, был Септимус Милуорд.

Мы пытались переубедить Милуорда, но он, не обращая на нас ни малейшего внимания, как всегда нарочито грохнулся на колени и, вздернув подбородок, забормотал молитву. Было около девяти. Уже несколько часов как рассвело. Стоявший у окна Боуэрс, время от времени сообщавший нам о численности и действиях боксеров, крикнул, что негодяи пришли в движение. На газоне не меньше двадцати боксеров кружились в ритуальной пляске, которая, как мы уже знали, обычно предвещала скорое сражение.

В гневе я накинулся на собравшихся: «Что будем делать? — спросил я. — Сражаемся? Попробуем сбежать? Остаемся?» Повисшее в гостиной молчание подсказывало, что решение должен принять я, причем быстро. «Милуорд! — закричал я. — Мы будем действовать по плану. Я не могу заставить вас присоединиться к нам, но я умоляю отпустить жену и детей». Летиция поднялась со стула. «Мы с детьми останемся с Септимусом», — прошептала она, смертельно побледнев. Я глянул на жалобные личики ее малышей и услышал собственный голос, донесшийся как будто издалека: «В таком случае нам придется вас оставить». А потом, кажется, еще добавил: «Да защитит вас Господь». Знаешь, Джеймс, наверное, это было самое ужасное мгновение в моей жизни.

Не сказав ни слова, Боуэрс и Филдинг отправились за оружием. Нелли странно на меня поглядела и вместе с сестрой Катериной поспешила прочь из комнаты. Им предстояло подготовить к бегству Элен. А я остался стоять у окна. Глядел на боксеров и ощущал собственное бессилие.

Не знаю, что бы произошло, если бы не случилось чудо. Не стану отрицать, план был отчаянным. Я смотрел на боксеров, скакавших в танце, становившемся все более и более бешеным, как вдруг издалека до меня донесся протяжный, нестройный рев фанфар. Барабаны замолчали. Пение оборвалось. Повисло странное молчание. Танцоры замерли, а потом принялись неуверенно, изумленно оглядываться. Они казались смущенными, словно сбившиеся с такта кавалеры на провинциальном балу. Раздалась громкая команда, и мгновение спустя двадцать бойцов смешались с остальными боксерами. А потом случилось самое удивительное. Вся толпа развернулась и в молчании удалилась. Через несколько минут на том месте, где совсем недавно орда безумцев требовала нашей крови, не осталось ни единой живой души.

Примерно полчаса спустя в ворота въехали всадники во главе с майором Линем. Мы увидели, как он спешился и уверенным шагом направился к двери. Я отворил на его стук и вышел на крыльцо, но, прежде чем я успел раскрыть рот, Линь несказанно меня удивил, учтиво поклонившись мне в пояс. Он приносил извинения! Он рассказал мне, что мерзавцев, которых он назначил в караул, подкупили, и они оставили свой пост. После того как боксеры вволю бы с нами натешились, они бы для вида связали солдат и сунули им в рот кляпы — мол, часовые сделали все возможное, чтобы нас защитить, но нападавших оказалось больше, и они взяли верх. К счастью для нас, один солдат кинулся к Линю и донес на своих товарищей. Майор сразу же бросился к нам на помощь, а боксеры бежали, едва завидев клубившуюся над дорогой пыль. Майор сказал, что ему очень стыдно за проступок своих подчиненных, и пообещал, что провинившиеся будут наказаны. Он также заверил нас, что лично проследит за тем, чтобы подобное в дальнейшем не повторилось, и поставит в караул более надежных часовых.

Итак, дорогой брат, мы снова в безопасности, и, несмотря на то что, как и раньше, находимся на положении пленников, ко мне вернулась вера в мандарина. Совершенно очевидно, что власть находится в руках майора Линя, которого боятся боксеры и который, в свою очередь, подчиняется мандарину. Все это сулит нам благоприятный исход.

Вместе с этим я абсолютно уверен, что в нашем спасении участвовали не только местные власти. Когда после разговора с майором Линем я вернулся в гостиную, то обнаружил, что Милуорд все еще стоит на коленях. Он мне ничего не сказал, однако в его взгляде явственно читалась фраза: «Я же вам говорил, что все обойдется». Разве он был не прав, вручив свою судьбу в руки Господа? Не сомневаюсь, что Он и только Он уберег нас сегодня от гибели. И кто же из всех нас до конца остался преданным вере? Упрямец Септимус Милуорд.

Глаза закрываются. Кругом сплошные загадки. Сейчас я могу лишь возблагодарить Всевышнего за то, что он спас от гибели моих дражайших детей и супругу.

Ему я возношу хвалу.

Вторник, 25 июня 1900 года

С тех пор, как я писал тебе в последний раз, не произошло практически ничего, достойного внимания. С того дня, когда наш осажденный дом подвергся нападению, напряжение так и не спало. Вначале мы относились к нашему вынужденному заключению с легкостью и юмором. Теперь все изменилось.

Солдаты майора Линя не подпускают боксеров близко к дому, так что они толпятся у забора и ни на минуту не дают нам забыть о своем присутствии. Денно и нощно грохочут барабаны. В горле першит, мы все охрипли, силясь перекричать барабанный бой, поэтому приходится общаться с помощью жестов на манер монахов-цистерцианцев, давших обет молчания. Нервы натянуты до предела, уснуть очень сложно, все ходят усталые и раздраженные. Мы стали менее терпимы друг к другу.

Каждый день перед нами предстают враги, которые демонстрируют владение боевыми искусствами и выкрикивают в наш адрес оскорбления. Солдаты не препятствуют боксерам, видимо, предоставляя нашим недругам возможность выпустить пар. А мы на все это смотрим. Больше нам ничего не остается. Действо порой напоминает выступление акробатов на ярмарочной площади и было бы вполне безобидным, если бы за их кривляньем и размахиванием мечами не скрывалось бы желание всех нас прикончить. Быть может, наши предки, впитавшие в себя достижения римской цивилизации, точно так же со смешанным чувством презрения и страха наблюдали из-за крепостных стен за боевыми плясками захватчиков-саксов. Сегодня, видимо для разнообразия, нам было явлено выступление женщин-боксеров, которых называют «красными фонариками». Эти девицы в красных одеждах с полыхающими от ярости глазами, похоже, являются своего рода жрицами. Ты только не думай, братец, в этих юных ведьмах нет ничего женственного и уж явно ничего святого. Они исполняют те же танцы с мечами и копьями, что и мужчины, а крики и ругательства, слетающие с их чудесных губ, кажутся еще более неестественными и омерзительными, поскольку голоса у наших хулительниц — чистое сопрано.