Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

— Вставай! — закричал Генри.

Она не послушалась, а когда доктор попытался поднять ее, стала вырываться. Увидев, что происходит, Фань Имэй оставила в покое фонарь и бросилась за помощью.

Они застыли, услыхав на лестнице звук шагов. Опоздали.

Из темноты в тусклый свет фонаря шагнула стройная миловидная девушка, согнувшаяся под тяжестью подноса, уставленного блюдами и накрытым чайником. Когда девушка увидела двух иноземцев, замерших слева и справа от страшной Матушки Лю, она застыла, а ее глаза расширились от удивления и ужаса.

Генри бросился к ней. Девчушка выронила поднос и было повернулась, собираясь пуститься наутек, но Меннерс схватил ее за руку, развернул и приставил ко лбу револьвер.

— Ни звука, — прошипел он.

— Иисус и Мария, — всхлипнула от страха девушка. — Прошу вас, не убивайте меня.

Теперь уже настал черед удивляться Генри.

— Что ты сказала? — прошептал он, опуская оружие.

— Пожалуйста, не трогайте меня, — выдавила она сквозь слезы. — Я не сделала ничего дурного.

— Ты сказала «Иисус и Мария». Ты христианка. Фань Имэй, что она здесь делает?

— Ma На Сы, я ее не знаю, — отозвалась Фань Имэй. — Недавно Жэнь Жэнь со своими людьми привез несколько новеньких.

— Как тебя зовут, девочка? — мягко спросил Генри.

— Меня здесь кличут Прелестницей, — шмыгнув носом, ответила она, почувствовав, что ее никто не тронет. — Но на самом деле меня зовут Ван Мали. Вернее, так меня звали раньше, до того как меня… как меня сюда привезли.

— Мали, — пробормотал под нос Аиртон. — Похоже, это китайская переделка имени «Мэри». Откуда ты родом, дитя? Как называется твоя деревня?

— Башу, сяньшэн, — ответила девушка. — Но мне сказали, что я должна забыть прошлое.

— Господи Боже, Меннерс, сестра Елена, до того как исчезла, отправилась именно в эту деревню. Там жила девочка по имени Мэри. Там было две сестрички, Мэри и Марта. Елена с Катериной мне о них часто рассказывали. Ответь мне дитя, кто твой отец? — с жаром проговорил доктор.

— Пастор Ван, — испуганно проговорила девочка. Ее голос надломился, и она снова заплакала. — Но его убили. Убили.

— А сестра Елена, — голос доктора дрожал от волнения. Аиртон хотел поскорее узнать о судьбе женщины. — Ответь мне. Помнишь, вас навещала монахиня-иноземка? Что с ней сталось?

— Ее тоже убили, сяньшэн, — в голос зарыдала девчушка. — Сначала убили Марту, а потом ее. В церкви. Они всех… всех убили, а меня привезли сюда и заставили… заставили…

Аиртон сник и понурил голову. Умом он понимал, что вряд ли сестре Елене удалось уцелеть, однако, покуда он не получил вестей о ее гибели, в глубине сердца теплилась надежда. Теперь подтвердились самые худшие опасения. Еще один удар вдобавок к сегодняшним потрясениям.

Мэри безутешно плакала. Фань Имэй отпустила Матушку Лю и, бросившись к девчушке, заключила ее в объятия, прижавшись щекой к ее щеке.

— Позволь я с ней поговорю, — сказала она, поднимая на Генри взгляд. — Думаю, ей можно доверять. Не волнуйся, я ей скажу, что делать. Дай мне ее успокоить, а потом мы отправим ее вниз.

— Ладно, ступайте в комнату к Матушке Лю, — согласился Генри. — Налей девочке чая, если в чайнике хоть что-нибудь осталось. Аиртон, давайте оттащим женщину обратно ко мне в комнату и привяжем ее к кровати. Она уже получила свой ужин.

— Так не пойдет, — воскликнул Аиртон. — Вы слышали, что сказала девочка? Она такая же, как мы. Она христианка, невинная жертва злодея, который взял ее в плен и сделал проституткой. Я знал ее отца. Она подруга несчастной Елены. Мы только что спасли девочку! Как вы можете отправлять эту бедняжку назад, туда, где ее будут оскорблять и унижать? Мы должны взять ее под свою защиту.

— Взять ее под защиту? Спасти? Да вы хоть понимаете, о чем говорите? Мы себя едва-то можем защитить, — ядовито произнес Генри. — И мы вряд ли сможем вообще кого бы то ни было защитить, если нас обнаружат, а нас обнаружат, если ваша драгоценная Мэри не отправится вниз и не скажет, что все в полном порядке. Послушайте, доктор, нам нужно продержаться четыре часа. Четыре часа, о большем я вас не прошу. Когда настанет время убраться отсюда, мы постараемся взять девочку с собой. А сейчас она нужнее там, внизу. — В гневе он подскочил к Матушке Лю. — А ты чего хохочешь, сука?

Матушка Лю, выгнув в сардонической усмешке брови, с интересом следила за перепалкой двух мужчин, не сводя с них холодных расчетливых глаз.

Два часа спустя Аиртон сидел с семьей у себя в комнате. На кровати лежала Элен, уснувшая после того, как доктор сделал ей укол морфия. Время от времени она переворачивалась с боку на бок, принималась мотать головой или начинала бить себя в грудь рукой. Один раз она села, широко раскрыла глаза и отчетливо пробормотала странную фразу: «Мыла. Том, дай мне, пожалуйста, еще мыла. Почему ты не даешь мне мыла?» По щеке девушки сбежала слезинка. Доктор вытащил из саквояжа еще одну ампулу с морфием, но она не понадобилась — Элен откинулась на подушки и снова погрузилась в сон.

В соседней комнате Генри охранял Матушку Лю. Женщина тоже уснула. Кляп пришлось ослабить, чтобы она не задохнулась, поэтому теперь он едва приглушал мерзкий храп. Рядом с Генри сидела Фань Имэй. Они могли сказать друг другу очень многое, но ни он, ни она не желали разговаривать, поэтому им приходилось сидеть в неловком молчании. Наконец Генри решил вернуться к той теме, что они столь бесплодно обсуждали во время последней прогулки, прежде чем их схватили в строительном лагере.

— Знай, ты мне ничего не должна, — произнес он.

— Как скажешь, Ma На Сы, — тихо ответила она.

— Я про мальчика, — продолжил он.

— Я поняла, — кивнула она.

— С тех пор много всего произошло, — сказал он. — У нас бы все равно ничего не получилось.

— Да, я понимаю.

Комната снова погрузилась в тишину.

— Не вини себя за то, что сегодня случилось, — произнесла Фань Имэй. — Спасение чужой жизни — порыв благородный, тем более когда от тебя требуют жертв. Твоя госпожа тоже очень мужественная.

— Ты ведь знаешь, я никогда не собирался… — начал он, но замолчал, не в состоянии закончить фразу, причинявшую ему такую муку.

— Ты же не мог этого предвидеть, — промолвила она. — Ты ни в чем не виноват. А госпожа со временем поправится. И простит тебя. Если будет мудра.

— Доктор никогда меня не простит.

— Он никогда прежде не страдал, — произнесла девушка. — Он мудр, но его мудрость — мудрость дня, когда все очевидное и явное сверкает, озаренное сиянием солнца. Он был лекарем и верил, что может донести свет до самых темных уголков. Но теперь он столкнулся с иной мудростью, мудростью ночи, где нет света и все зыбко и неясно… Ему трудно.