Уилбур Смит - Муссон

Рулевой на корме развернул дау на север, в сторону святого города Мекки, и все на борту, кто только мог отвлечься от своих обязанностей, тоже повернулись лицами в ту сторону.

И все разом, следуя за заунывными, протяжными возгласами муллы, принялись исполнять ритуал преклонения колен и простирания на палубе, отдавая себя на волю Аллаха и выражая ему свою покорность.

Дориан впервые стал свидетелем такого пышного выражения набожности и оказался захвачен зрелищем. Хотя он сидел в стороне и не участвовал в действе, его почему-то тронула искренность происходящего. Мальчик никогда не испытывал ничего подобного во время еженедельных служб в церкви Хай-Уилда и теперь прислушивался к напевному чтению и вскрикам с острым любопытством.

Он посмотрел вверх, на огромный синий купол африканского неба, по которому в потоках муссона двигались ряды облаков. В религиозном благоговении ему даже показалось, что он видит краешек серебристой бороды самого Бога, а в грозовых тучах ему почудились контуры его пугающего лица.

Принц Абд-Мухаммед аль-Малик поднялся на ноги и выпрямился на возвышении, по-прежнему находясь лицом к святому городу, скрестив руки на груди в последнем выражении преданности. Дориан посмотрел на его бородатое лицо и подумал, что, возможно, Бог выглядит именно так: благородный, пугающий и в то же время великодушный.

Дау бежало по ветру, огромный латинский парус надулся туго, как бурдюк. Единственный гик, вырезанный из соединенных кусков какого-то темного тяжелого тропического дерева, в толщину достигал человеческой талии, а в длину превышал само дау. Его изрядный вес удерживался на короткой мачте главным фалом. Судно покачивалось на волнах, и тень гика перемещалась по палубе взад и вперед, то затеняя величественную фигуру принца, то позволяя тропическому солнцу залить его ослепительным светом.

Принц стоял во весь рост прямо под качающимся гиком, глядя вперед. Араб-рулевой отвлекся и позволил парусу дау потерять ветер. Парус вздрогнул и зловеще затрещал.

Нед Тайлер учил Дориана, что латинские паруса весьма ненадежны и неуравновешенны перед любым сильным порывом ветра, и теперь Дориан почувствовал, как судно отозвалось на плохое управление.

Краем глаза он заметил, как тень паруса на возвышении вдруг сменила положение. Он быстро взглянул вверх, на такелаж; главный фал начал провисать и разворачиваться прямо под тяжелым деревянным шкивом. Канат стал раскручиваться, как гнездо сплетенных змей, и его пряди рвались одна за другой.

Дориан застыл от ужаса на несколько драгоценных секунд, не в силах пошевелиться или закричать. Он видел, как гик опускается и поворачивается… а он ведь знал, какую жизненно важную роль играет главный фал при латинской оснастке.

Дориан начал подниматься, все так же не спуская глаз с единственной мачты, но тут последняя прядь фала лопнула со звуком пистолетного выстрела. С треском дерева и ревом холста гик сорвался с высоты – полтонны тяжелой древесины устремились к палубе, как топор палача. Но принц, глубоко погруженный в молитву, ничего не замечал и оказался прямо под падавшим гиком.

Дориан метнулся вперед и ударил плечом под колени аль-Малика. Принц этого не ожидал – он слегка отклонялся в другую сторону, уравновешивая корабельную качку. Слетев с возвышения, он рухнул лицом вниз на палубу, и груды ковров и подушек смягчили его падение. Дориан приземлился прямо на принца.

За ними тяжелый гик упал на крышу палубного сооружения, превратив его в груду досок и щепок. Огромное бревно разломилось в месте соединения двух частей, и его передняя часть, набрав скорость, ударила по баку. Небольшое деревянное возвышение, на котором несколько мгновений назад стоял принц, тоже разлетелось вдребезги.

Одинокий латинский парус, раздувшись, опустился вниз и накрыл бак и лежавших там людей жестким саваном.

Движение дау, освободившегося от напора паруса, резко изменилось. Нос развернулся против ветра, и судно стало норовисто вращаться и подпрыгивать на волнах.

Несколько долгих секунд на борту царила тишина, лишь оборванный такелаж хлопал в потоках муссона. Потом раздались испуганные крики и стоны раненых. Двоих матросов на корме раздавило и убило мгновенно, а еще трое оказались чудовищно изувечены, кости их рук и ног раздробило гиком.

В шуме ветра их крики звучали жалобно и тихо.

Наконец, подчиняясь громким приказам капитана дау, уцелевшие моряки бросились к путанице канатов и парусины, накрывшей бак вместе с находившимися там людьми.

– Ищите принца! – пронзительно кричал капитан.

Прежде всего он испугался за собственную жизнь: если его господин ранен или, помилуй Аллах, окажется убит, ему тоже не жить.

За несколько минут матросы убрали складки паруса и с возгласами облегчения, восхваляя Бога, вытащили принца из-под обломков.

Принц отстраненно стоял посреди всего этого безумия, не обращая внимания на восторг по поводу его спасения, и оглядывал остатки своего возвышения. Тяжелое бревно разрубило пополам толстые шелковые складки его драгоценного молитвенного коврика – того самого, на котором он стоял.

Мулла с другого конца палубы подбежал к принцу:

– Вы уцелели, слава Аллаху! Господь распростер над вами свои крылья, потому что вы – возлюбленный сын пророка!

Аль-Малик отмахнулся от него и спросил:

– Где мальчик?

Вопрос стал причиной новых лихорадочных поисков под грудами парусины. Наконец из-под нее вытащили Дориана и поставили перед принцем.

– Ты пострадал, малыш?

Дориан ухмылялся от восторга, видя окружавшие его разрушения. Он не веселился так с тех пор, как они в последний раз развлекались с Томом.

– Я в порядке, сэр. – От волнения он заговорил на английском. – Но вот вашему кораблю хана.

Том знал, что люди в течение дней и недель должны находиться при деле, им ведь следовало ждать возвращения Андерсона с Цейлона. Праздные моряки быстро находят, чем себя занять, и становятся угрозой как для самих себя, так и друг для друга.

Он понимал и то, что ради собственного благополучия и спокойствия должен найти утешение в работе. Иначе все долгие тропические дни он размышлял бы о том, что случилось с Дорианом, о чудовищном увечье отца и о постепенном ухудшении его здоровья.

Том разрывался между двумя противоречивыми чувствами. Он знал, что, как только Хэл достаточно поправится, необходимо постараться доставить отца домой, в покой и безопасность Хай-Уилда, где ему помогут английские врачи и где о нем позаботится целый штат преданных слуг.

Но с другой стороны, это означало бы предоставить Дориана его судьбе – ведь он остался бы рабом в чужом мире. Неудержимая сила данной брату клятвы влекла Тома к тем страшным берегам, к Африке.