Уилбур Смит - Муссон

Каменотес был седым, но крепким; каменная пыль въелась во все поры его кожи, окрасив ее в серый цвет.

– Конечно, ты понял, Джон, – кивнул Хэл.

Этот человек был настоящим художником резца. Он изготовил саркофаги для отца Хэла и для всех его жен. И вполне естественно, что он проявит все свое мастерство для хозяина Хай-Уилда.

Потом Хэл приказал, чтобы похороны его отца провел епископ. Телу сэра Фрэнсиса надлежало наконец упокоиться в саркофаге, который Джон, мастер-каменотес, приготовил для него почти два десятилетия назад.

Церковь наполнилась членами семьи и теми, кто знал сэра Фрэнсиса Кортни. Слуги и рабочие из имения, одетые в лучшую одежду, тоже пришли, усевшись в задних рядах.

Хэл сидел в середине прохода, в специальном кресле, приспособленном для него столярами имения: с высокими подлокотниками, которые поддерживали Хэла, и с крепкими ручками снаружи по четырем углам, чтобы кресло могли нести четверо сильных лакеев.

Остальные члены семьи Кортни сидели в первом ряду.

Здесь было с десяток кузенов и кузин, дядюшек и тетушек, а также прочая родня. Уильям сидел ближе всех к отцу, и Элис – рядом с ним. Она впервые появилась на людях после той ночи, когда Том пытался ворваться в их личные апартаменты.

Элис надела траурное черное платье, ее лицо скрывалось под густой темной вуалью.

Но когда она приподняла вуаль, чтобы промокнуть платком глаза, Том наклонился вперед и увидел, что ее лицо сбоку распухло, глубокий порез на губе покрылся черной коркой, а старый уродливый синяк на щеке уже побледнел, переливаясь фиолетовыми и зелеными тонами. Элис почувствовала взгляд Тома и поспешно опустила вуаль.

На скамье по другую сторону прохода сидели почетные гости: четыре рыцаря ордена Святого Георгия и Священного Грааля.

Николас Чайлдс и Освальд Хайд приехали из Лондона вместе. Отец Элис, Джон Гренвиль, прискакал из собственного огромного поместья, граничившего с Хай-Уилдом, со своим младшим братом Артуром.

После церемонии все вернулись в большой дом на поминальный пир. Семья и почетные гости ели в главной столовой, а для простого люда в конюшенном дворе установили временные столы, ломившиеся от еды и напитков.

Хэл проявил щедрое гостеприимство, и из погребов Хай-Уилда достали такое количество вин, что уже до полудня двое пэров были вынуждены удалиться в гостевые спальни, чтобы отдохнуть. А епископ оказался настолько утомлен исполнением своих обязанностей и отличным кларетом, что спускаться по главной лестнице ему помогали двое лакеев, а он останавливался каждые несколько ступеней, чтобы одарить благословениями скорбящих, собравшихся внизу и наблюдавших за его продвижением.

Кутилы в конюшенном дворе, на славу угостившись пенным сидром, устроились отдыхать у живых изгородей и в сене. Отовсюду слышались то храп, то хихиканье молодых пар, чуть более сдержанных в возлияниях и потому способных заняться другими делами.

В сумерках четыре рыцаря ордена спустились из гостевых спален, в разной мере придя в себя после поминок, и забрались в ожидавшие их кареты. Маленькая кавалькада выехала из двора и вслед за первой каретой, в которой сидели Хэл и Том, снова направилась вверх по холму к церкви.

В крипте обычно проходили ритуалы ордена. Мозаика на полу изображала пятиконечную звезду, а в центре стояли три бронзовые чаши, содержавшие в себе древние элементы: огонь, землю и воду. Свет огня, горевшего в жаровнях, танцевал на каменных стенах, бросая зловещие тени по углам за рядом гробниц.

Кресло Хэла уже стояло наготове у двери церкви.

Как только его усадили, его братья-рыцари понесли кресло вниз по ступеням в крипту и поставили в центр пентаграммы; три чаши теперь окружали Хэла.

Том в простой белой одежде послушника ждал в одиночестве в нефе церкви наверху, молясь перед алтарем в свете факелов, укрепленных на стенах. Он слышал слабо доносившиеся снизу голоса рыцарей, когда они открывали собрание Ложи первой ступени. Потом раздались тяжелые шаги на каменных ступенях, и граф Эксетер, поручитель Тома, появился, чтобы позвать его.

Том следом за ним спустился вниз, где его ждали в священном кругу остальные рыцари.

Они держали в руках обнаженные мечи, каждый из них надел золотые кольца и цепи – знаки рыцарей-мореходов, навигаторов первой ступени ордена. Том опустился на колени на краю пентаграммы и попросил позволения войти.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

– Кто желает войти в ложу Храма ордена Святого Георгия и Священного Грааля? – спросил Тома отец; он говорил прерывисто, как человек, только что вытащенный из воды.

– Послушник, который просит о посвящении в тайны Храма.

– Вход опасен для твоей вечной жизни, – предупредил его отец.

Слабый голос Хэла сделал предостережение еще более острым.

Поднявшись на ноги, Том переступил через мозаичную линию, обозначавшую границу мистического круга. Он не ожидал, что испытает какие-то особые чувства, но внезапно содрогнулся, ощутив пробежавший по спине холод.

– Кто ручается за этого новичка? – спросил Хэл.

Граф громко ответил:

– Я ручаюсь.

Хэл оглянулся на сына, и его мысли вдруг умчались к вершине холма в дикой, неукрощенной земле далеко за экватором, где он много лет назад приносил такие же клятвы.

Хэл посмотрел на каменный саркофаг, в котором лежало наконец тело его отца. И улыбнулся почти мечтательно, подумав о непрерывности цепи рыцарства, связывавшей одно поколение с другим. Он ощущал собственную смертность как некоего пожирающего людей зверя, что подкрадывался к нему из темноты. «Мне будет легче встретиться с тьмой, когда я вручу будущее моего сына в его собственные руки», – подумал он.

И это будущее как будто слилось с прошлым перед его глазами. Хэл увидел тени знакомых ему людей: врагов, с которыми он сражался, мужчин и женщин, которых он любил, и все они давно покинули этот свет, а рядом с ними маячили те, кого он тоже знал, но кто еще не ушел в туман дней…

Граф осторожно протянул руку и коснулся плеча Хэла, призывая его вернуться к настоящему. Хэл встрепенулся и снова посмотрел на Тома.

– Кто ты таков? – продолжил он длинный ритуал.

– Томас Кортни, сын Генри и Маргарет…

Хэл почувствовал, как на его глаза наворачиваются слезы при воспоминании о женщине, которую он так сильно любил. Грусть пронизала всю его душу. Хэл ощутил полное изнеможение, ему хотелось отдохнуть, но он знал, что не сможет этого сделать, пока не исполнит возложенную на него задачу. Он снова встряхнулся и подал Тому голубой Нептунов меч, который унаследовал от своего собственного отца. Свет факелов полыхнул на золотой инкрустации клинка и сверкнул в глубине сапфира на эфесе.