Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Одним словом, архитекторы “дивного нового мира”, попытавшиеся учредить ряд эффективных институтов для воплощения своих планов, потерпели неудачу. В мире после окончания войны не было действенной международной системы многосторонней свободной торговли и платежей, а шаги, предпринятые Соединенными Штатами по ее созданию, потерпели неудачу через два года после окончания войны. Однако, в отличие от ООН, международная система торговли и платежей заработала, хотя и не так, как первоначально предполагалось. На практике “золотая эпоха” стала эпохой свободной торговли, свободного движения капитала и стабильной валюты, что соответствовало планам, составлявшимся в военное время. Без сомнения, это произошло в основном благодаря экономическому господству США и доллара, который тем лучше осуществлял функцию стабилизатора, что был привязан к определенному количеству золота. Однако эта система вышла из строя на рубеже 1960–1970‐х годов. Не следует забывать, что в 1950 году США владели почти 60 % основных производственных фондов развитых капиталистических стран и производили около 60 % их продукции. И даже в расцвет “золотой эпохи” (1970) США принадлежали более 50 % производственных фондов остальных развитых капиталистических стран, и почти половина их продукции производилась в США (Armstrong, Glyn, Harrison, 1991, p. 151).

Это в значительной мере было обусловлено страхом перед коммунистами. Вопреки убежденности США, главным препятствием для международной свободной рыночной экономики являлись не протекционистские инстинкты иностранных государств, а сочетание традиционных высоких внутренних тарифов в самих США со стремлением к широкой экспансии американского экспорта, которую еще в военное время вашингтонские стратеги считали “необходимой для достижения полной и эффективной занятости” (Kolko, 1969, р. 13). Сразу после окончания войны агрессивная экспансия явно входила в планы американских высших должностных лиц. Только “холодная война” заставила их подумать о долгосрочной перспективе и убедила в том, что помогать своим будущим конкурентам развиваться как можно быстрее политически необходимо. Некоторые пытались даже доказать, что “холодная война” явилась главным двигателем мирового прогресса (Walker, 1993). Возможно, это преувеличение, однако небывало щедрая помощь в соответствии с “планом Маршалла”, безусловно, помогла преобразованиям в государствах, использовавших ее по назначению (что систематически делали Австрия и Франция). Кроме того, американская помощь стала решающей в ускорении преобразований в Западной Германии и Японии. Впрочем, без сомнения, обе эти страны стали бы великими экономическими державами в любом случае. Сам факт, что, как побежденные страны, они не были самостоятельны во внешней политике, давал им преимущество, поскольку черная дыра военных расходов не опустошала их ресурсы. Тем не менее стоит задаться вопросом: что случилось бы с немецкой экономикой, если бы ее восстановление зависело от европейских государств, боявшихся ее возрождения? Насколько быстро восстановилась бы японская экономика, если бы США не решили превратить Японию в свою промышленную базу сначала во время Корейской, а затем (после 1965 года) Вьетнамской войны? Благодаря американскому финансированию промышленное производство в Японии с 1949 по 1953 год увеличилось вдвое, и неслучайно, что 1966–1970 годы стали пиком экономического роста Японии, составлявшего не менее 14,6 % в год. Роль “холодной войны”, таким образом, не следует недооценивать, даже если в долгосрочной перспективе существенное перетягивание ресурсов на военные расходы наносило вред экономике. В крайнем проявлении – в случае СССР – последствия стали роковыми. Тем не менее даже США предпочитали наращивать свою военную мощь, несмотря на ослабление экономики.

Итак, экономическое развитие капиталистических стран зависело от экономического развития США. В мировой экономике почти не осталось факторов, препятствующих международному производству, и в этом смысле ситуация напоминала ту, которая отличала середину правления королевы Виктории, правда за одним исключением: уровень международной миграции с трудом восстанавливался после застоя, воцарившегося между Первой и Второй мировыми войнами. Отчасти это был оптический обман. Бум “золотой эпохи” питала не только рабочая сила из числа бывших безработных, но и широкие потоки внутренних мигрантов – из деревни в город (особенно из горных районов с неплодородной почвой), из бедных регионов в более богатые. Так, жители Южной Италии перекочевывали на фабрики Ломбардии и Пьемонта, а 400 тысяч тосканских издольщиков в течение двадцати лет покинули арендованные ими участки земли. Индустриализация Восточной Европы по существу стала таким процессом массовой миграции. Кроме того, некоторые из этих внутренних мигрантов на самом деле являлись международными мигрантами, хотя первоначально они прибыли в принимающую страну не в поисках работы, а как часть массового потока беженцев, изгнанных со своих территорий после 1945 года.

Однако примечательно, что в эпоху стремительного экономического роста и увеличивающейся нехватки рабочих рук правительства западного мира, на словах преданные экономической свободе, препятствовали свободной эмиграции. Даже в тех случаях, когда она была формально разрешена (как в случае жителей Карибских островов и других обитателей Британского Содружества, имевших право на жительство в Великобритании, поскольку по закону они являлись британскими подданными), с ней все равно боролись. Во многих случаях таким иммигрантам, в большинстве своем из менее развитых средиземноморских стран, было разрешено только временное проживание, так что они могли быть легко репатриированы, хотя вступление в ЕЭС нескольких стран с высоким уровнем эмиграции (Италии, Испании, Португалии, Греции) сделало это более трудным. Тем не менее к началу 1970‐х годов около 7,5 миллиона людей мигрировали в развитые европейские страны (Potts, 1990, р. 146–147). Даже в “золотую эпоху” иммиграция являлась для политиков больным вопросом. В трудные десятилетия после 1973 года она стала главной причиной резкого роста ксенофобии в европейском обществе.

И все же мировая экономика “золотой эпохи” оставалась международной, а не транснациональной. Торговля между странами достигла небывалого уровня. Даже США, которые до Второй мировой войны в значительной степени находились на самообеспечении, с 1950 по 1970 год в четыре раза увеличили свой экспорт, а также начиная с конца 1950‐х годов стали массовым импортером потребительских товаров. В конце 1960‐х годов они даже начали импортировать автомобили (Block, 1977, р. 145). Но, хотя индустриальные страны все охотнее покупали и продавали продукцию друг друга, большая часть их экономической деятельности по‐прежнему была сконцентрирована на родине. В расцвет “золотой эпохи” США экспортировали только около 8 % своего внутреннего валового продукта и, что еще более удивительно, ориентированная на экспорт Япония – лишь немногим больше (Marglin and Schor, p. 43, Table 2.2).