Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Множество молодых мужчин и женщин, а также их педагогов, исчисляемое миллионами или по меньшей мере сотнями тысяч, во всех государствах, кроме самых малых или крайне отсталых, все больше концентрировались в крупных и часто изолированных кампусах и становились новым важным фактором в политике и культуре. Они обменивались идеями и опытом, преодолевая границы государств, и обладали большими возможностями, чем государства со всеми их средствами коммуникации. Как показали 1960‐е годы, студенческие сообщества были не только политически радикальными и взрывоопасными, но и крайне эффективными в трансляции политического и социального недовольства не только на национальный, но и на международный уровнень. В странах с диктаторскими режимами они, как правило, были единственной группой граждан, способной к коллективным политическим действиям. Стоит заметить, что в то время как количество студентов в других латиноамериканских странах росло, в Чили после прихода к власти в 1973 году военного диктатора Пиночета их число было сокращено с 1,5 до 1,1 % населения. И если был во время “золотой эпохи”, начавшейся после 1945 года, хотя бы один момент, похожий на всеобщее мировое восстание, о котором с 1917 года мечтали революционеры, это, без сомнения, 1968 год. Студенческие волнения происходили по всему миру: от США и Мексики до социалистических Польши, Чехословакии и Югославии. Значительным стимулом для них послужили беспрецедентные массовые студенческие волнения в мае 1968 года в Париже – эпицентре европейской студенческой смуты. Им было далеко до революции, хотя они и представляли собой гораздо более значительное явление, чем “психодрама” или “уличный театр”, как их называли враждебно настроенные наблюдатели старшего поколения. Кроме того, 1968 год был знаменателен как год окончания эпохи генерала де Голля во Франции, эпохи президентов-демократов в США, год краха надежд на либерализацию коммунистических режимов Центральной Европы и как начало новой эпохи в мексиканской политике (когда не последовало никакой реакции правительства на массовое убийство студентов в Тлателолько).

Причина, по которой студенческие выступления 1968 года (продолжившиеся в 1969 и 1970 годах) не только не вызвали революций, но даже не дали повода думать, что они могут произойти, заключалась в том, что студенты, какими бы они ни были организованными и сплоченными, не могли совершить революцию в одиночку. Их политическая сила заключалась в их способности действовать в качестве сигнала и детонатора для более многочисленных, но не столь легко воспламеняемых социальных групп. Начиная с 1960‐х годов им иногда это удавалось. Они инициировали мощные волны забастовок во Франции и Италии в 1968 и 1969 годах, однако после двадцати лет беспрецедентного улучшения условий жизни рабочих в странах, где отсутствовала безработица, революция волновала умы пролетариев в самую последнюю очередь. Только в начале 1980‐х годов (однако и тогда это происходило в недемократических странах – Китае, Южной Корее и Чехословакии) студенческие волнения, казалось, реализовали свой потенциал для революционного взрыва или, по крайней мере, заставили правительства считать их настолько серьезной угрозой для государства, что потребовалась демонстрация их массового уничтожения, как на площади Тяньаньмэнь в Пекине. После крушения великих надежд 1968 года некоторые радикалы студенческих движений предпринимали попытки совершить революцию с помощью небольших террористических групп, однако, хотя такие инициативы и получили довольно большой общественный резонанс (этим достигнув по крайней мере одной из своих главных целей), они редко имели серьезные политические последствия. Если же такая угроза возникала, властям стоило лишь решиться принять ответные меры, и эти движения довольно быстро подавлялись: с невиданной жестокостью и систематическим применением пыток во время “грязных войн” в Южной Америке в 1970‐е; путем подкупа и закулисных интриг в Италии. Из заслуживающих внимания студенческих движений 60‐х, которым удалось дожить до конца XX века, можно назвать баскскую террористическую организацию ЭТА и коммунистическую крестьянскую повстанческую группировку “Сияющий путь” ( Sendero Luminoso ) в Перу – непрошеный подарок землякам от преподавателей и студентов университета Айакучо.

Однако один довольно любопытный вопрос остается без ответа: почему студенческое движение, созданное новой социальной группой, единственное среди прочих новых и старых действующих лиц “золотой эпохи” выбрало левый радикализм? Ведь даже националистические студенческие группировки вплоть до 1980‐х годов стремились вышить на своих красных знаменах изображения Маркса, Ленина или Мао.

Отчасти этот вопрос уводит нас за пределы социальной стратификации, поскольку студенчество по определению является молодежной группой с определенными возрастными границами, так сказать, временным привалом на жизненном пути человека. Кроме того, в эту группу вливалось стремительно растущее и непропорционально большое число женщин, балансирующих между непостоянной категорией возраста и постоянной категорией пола. Ниже мы поговорим о развитии специфической молодежной культуры, связывавшей студентов с остальной молодежью, а также о новом женском самосознании, вышедшем за рамки университетов. Группы молодежи, еще не нашедшие себе места во взрослой жизни, являются традиционным очагом распространения высоких идей, волнений и беспорядков, о чем знали еще ректоры средневековых университетов. Революционный пыл более приемлем в восемнадцать, чем в тридцать пять, о чем европейские буржуазные отцы из поколения в поколение предупреждали своих скептически настроенных сыновей, а позднее и дочерей. Кстати, это мнение настолько укоренилось в западных культурах, что правящие круги некоторых стран (большей частью католических) по обе стороны Атлантики абсолютно не принимали в расчет студенческие выступления, порой даже когда они переходили в вооруженную партизанскую борьбу. Студенты университета Сан-Маркос в Лиме (Перу) “несли революционную вахту”в ультрамаоистских сектах, прежде чем выбрать солидную неполитическую профессию среднего класса. При этом нормальная жизнь в этой несчастной стране шла своим чередом (Lynch, 1990). Мексиканские студенты вскоре поняли, что: а) государственный и партийный аппарат в основном подбирает свои кадры из выпускников университетов и б) чем большую революционность они проявляют в студенческие годы, тем лучшую работу им могут предложить после окончания университета. Даже в респектабельной Франции имелись случаи, когда бывшие маоисты начала 1970‐х годов впоследствии сделали блестящую карьеру на государственной службе.