Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Кроме того, некоторые важные технологические достижения увеличили разрыв между различными слоями рабочего класса, но это стало очевидно, только когда закончился период полной занятости, во время экономического кризиса 1970–1980‐х годов и когда неолибералы расшатали систему социального обеспечения и “корпоративизма”, защищавшую беднейшие слои рабочих. Верхушка рабочего класса – квалифицированные рабочие и мастера – легче приспособилась к современному высокотехнологичному производству [96] Так, в США в период с 1959 по 1990 год число мастеров и старших рабочих уменьшилось с 16 до 13 % всего работающего населения, в то время как число неквалифицированных рабочих за тот же период уменьшилось с 31 до 18 %. , а свободный рынок мог дать им определенные преимущества, даже когда их менее привилегированные братья теряли почву под ногами. Так, в Великобритании во время правления Маргарет Тэтчер (случая, по общему признанию, из ряда вон выходящего), когда правительственная и профсоюзная защита была ликвидирована, положение беднейшей части рабочих, составлявшей 20 %, действительно стало хуже, чем сто лет назад. 10 % рабочих, составлявших верхушку рабочего класса, те, чей общий доход в три раза превышал доход беднейших десяти процентов, радовались улучшению своего положения. Но они понимали, что, как плательщики государственных и местных налогов, субсидируют тех, кого в восьмидесятые стали называть “низшим классом”, живущих на пособие по безработице, без которого они сами, по их мнению, могли обойтись, за исключением чрезвычайных обстоятельств. Старое викторианское деление на “респектабельных” богачей и “нереспектабельных” бедных возобновилось, возможно, даже в более острой форме, поскольку в “золотую эпоху”, когда всеобщая занятость, казалось, могла решить все материальные проблемы рабочих, пособия по безработице увеличились до значительных размеров. В новые времена, когда возникла массовая потребность в этих пособиях, они позволяли армии “нереспектабельных” жить на пособие по безработице гораздо лучше, чем жили викторианские пауперы. А уж с точки зрения работящих налогоплательщиков, они и вовсе не имели права так жить.

Таким образом, квалифицированные и “респектабельные” рабочие, возможно, впервые оказались потенциальными сторонниками правых [97] “Социализму перераспределения, государству всеобщего благоденствия <���…> был нанесен тяжелый удар экономическим кризисом семидесятых. Значительный слой среднего класса, так же как и прослойка высокооплачиваемых рабочих, порвал связи с альтернативным демократическим социализмом и отдал свои голоса за формирование нового большинства для консервативного правительства” (Programma 2000, 1990). , тем более что традиционные лейбористские и социалистические организации, естественно, оставались преданными идее перераспределения и социального обеспечения, особенно по мере того, как росло число людей, нуждавшихся в государственной поддержке. Правительство Тэтчер в Великобритании было обязано своими успехами исключительно отмежеванию квалифицированных рабочих от лейбористов. Десегрегация, или, скорее, сдвиги в политике сегрегации, способствовали размыванию рабочего единства. Квалифицированные и мобильные рабочие переселялись в пригороды (особенно когда промышленность переехала на окраины и в сельскую местность), покидая старые рабочие центры, или “красный пояс”, которые затем либо джентрифицировались, либо превращались в гетто. Новые же города-спутники или промышленные поселки не генерировали столь же плотной концентрации рабочего класса. В покинутых рабочими городских районах муниципальное жилье, строившееся для крепкого ядра рабочего класса, для тех, кто способен вовремя платить за квартиру, переходило к социально неустроенным маргиналам, живущим на пособия по безработице.

В то же время массовая миграция принесла с собой феномен, который со времен Первой мировой войны наблюдался только в США и в меньшей степени во Франции: этническое и расовое расслоение рабочего класса и, как следствие, конфликты внутри него. Проблема была не столько в этническом разделении, хотя иммиграция людей с другим цветом кожи активизировала расовую нетерпимость, всегда скрыто присутствовавшую даже в странах, которые считались устойчивыми к расизму, таких как Италия и Швеция. Этому способствовало ослабление традиционных социалистических рабочих движений, которые всегда были ярыми противниками такой дискриминации и подавляли расистские настроения в своей среде. Если оставить в стороне расизм в чистом виде, исторически, даже в девятнадцатом веке, миграция рабочих редко приводила к прямым столкновениям между различными этническими группами, поскольку каждая группа мигрантов стремилась найти свою собственную нишу в экономике, которую затем старалась монополизировать. Еврейские иммигранты в большинстве западных стран в массовом порядке устремлялись в портновское дело, а не, к примеру, в автомобильную промышленность. Возьмем более специфический случай: персонал индийских ресторанов в Лондоне и Нью-Йорке и, без сомнения, везде, куда проникла эта форма распространения азиатской культуры за пределами Индийского субконтинента, даже в 1990‐е годы составляли эмигранты из определенного округа Бангладеш – Силхета. Кроме того, группы эмигрантов концентрировались в определенных районах, на заводах или в мастерских одной отрасли промышленности. В таком сегментированном рынке рабочей силы было проще развивать и поддерживать солидарность между различными этническими группами рабочих, поскольку эти группы не конкурировали между собой и разницу в их положении нельзя было (разве что за редкими исключениями) приписать корыстным интересам других групп рабочих [98] Северная Ирландия, где католиков систематически изгоняли из высокотехнологичных отраслей, все в большей степени становившихся монополией протестантов, является исключением. .

По целому ряду причин, одна из которых – то, что иммиграция в послевоенной Западной Европе во многом стала ответом государств на рост безработицы, новые иммигранты попадали на тот же самый рынок рабочей силы, что и местные жители, и обладали теми же правами, за исключением регионов, где иммигранты официально выделялись в изолированную группу временных и поэтому имеющих более низкий статус “приглашенных” рабочих. Все это вызывало напряженность. Мужчины и женщины, официально имевшие меньше прав, вряд ли считали, что их интересы совпадают с интересами обладателей более высокого статуса. Британские и французские рабочие, напротив, если и соглашались работать бок о бок и на одинаковых условиях с марокканцами, уроженцами Вест-Индии, Португалии или Турции, отнюдь не были готовы мириться с тем, что те занимают более высокие позиции, особенно если они всегда считались низшими по отношению к коренному населению. Вдобавок и по сходным причинам возникали конфликты между различными группами иммигрантов, даже если они были в равной степени возмущены отношением местного населения.