Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Первоначальные революционные мечты об изменении взаимоотношений между полами, а также об отказе от обычаев и привычек, закреплявших мужское господство, в основном так и остались мечтами, даже когда их всерьез намеревались воплотить (как в первые годы существования СССР). В отсталых странах (а в основном коммунисты победили именно в таких странах) этому препятствовало пассивное сопротивление местного населения, которое настаивало, чтобы на практике (независимо от того, что предусматривалось в законодательстве) женщины не считались равными мужчинам. Однако героические усилия в сфере женской эмансипации, безусловно, не прошли даром. Предоставление женщинам равных политических и юридических прав, их возможность получать образование, выполнять мужскую работу и нести ответственность наравне с мужчинами, даже разрешение снять паранджу и свободно появляться на публике – все это огромные изменения с точки зрения любого, кто осведомлен о тяжелой участи женщин в странах, где правит религиозный фундаментализм. Кроме того, даже в коммунистических государствах, где реальное положение женщин сильно отставало от теории, а власти временами фактически навязывали моральную контрреволюцию, стараясь вернуть женщину в семью для того, чтобы она рожала и растила детей (как в СССР в 1930‐е годы), простая свобода личного выбора, ставшая возможной для них при новой системе, включая выбор сексуального партнера, уже была огромным шагом вперед. Реальные ограничения свободы выбора для женщин были не столько правовыми, сколько материальными, как, например, нехватка средств контроля за рождаемостью, которые плановая экономика выпускала в недостаточном количестве, как и многие другие предметы, необходимые в гинекологии.

И все же, какими бы ни были достижения и недостатки социалистической системы, она не породила специфически феминистских движений, да и вряд ли могла это сделать, поскольку до середины 1980‐х годов развитие каких‐либо политических инициатив без участия партии и государства было невозможно. К тому же вопросы, интересовавшие феминистские движения на Западе, едва ли могли найти отклик в коммунистических государствах.

Первоначально эти вопросы на Западе, особенно в Соединенных Штатах, первыми возродивших феминизм, были связаны с проблемами, заботившими женщин среднего класса. Это становится очевидным, если посмотреть на профессии в США, в которых феминистское движение достигло главных успехов. К 1981 году женщины не только фактически вытеснили мужчин с конторских должностей (большинство из которых было подчиненными, хотя и престижными), но и составляли почти 50 % агентов по недвижимости и брокеров и почти 40 % банковских служащих и финансовых менеджеров. Кроме того, число женщин значительно увеличилось (хотя по‐прежнему составляло несравнимо меньший процент, чем число мужчин) в интеллектуальных профессиях. Правда, среди адвокатов и врачей женщины были представлены все еще очень скромно. Но если 35 % учителей колледжей и университетов, более четверти программистов и 22 % специалистов в области естественных наук теперь были женщинами, мужская монополия на ручной труд, квалифицированный и неквалифицированный, оставалась фактически неоспоримой: только 2,7 % водителей грузовиков, 1,6 % электриков и 0,6 % автомехаников были женщинами. Эти профессии сопротивлялись притоку женщин опредлленно не меньше, чем врачи и адвокаты, которые все же уступили дорогу 14 % женщин, но можно предположить, что и стремление завоевать эти бастионы мужественности было не столь настойчивым.

Даже беглое знакомство с трудами американских идеологов нового феминизма 1960‐х годов дает четкую классовую перспективу женских проблем (Frieden, 1963; Degler, 1987). Они были в большой степени связаны с вопросом совмещения женщиной карьеры или работы с браком и семьей. Однако этот вопрос являлся главным только для тех, у кого был такой выбор. У большинства женщин мира, особенно в бедных странах, его тогда не существовало. Они с полным основанием были озабочены равенством между мужчинами и женщинами – идеей, ставшей главным инструментом законодательного наступления женщин на Западе, с тех пор как слово “пол” было внесено в американский Акт о гражданских правах 1964 года, первоначально направленный только против расовой дискриминации. Однако “равенство”, или, скорее, “равное обращение” и “равные возможности”, предполагает, что нет значительных различий между мужчиной и женщиной, социальных или каких‐либо других, а для большинства женщин мира, особенно бедных, казалось очевидным, что более низкое социальное положение женщины являлось следствием ее отличия от мужчины по половому признаку и поэтому требовало средств защиты, связанных с ее полом, например специальных статей в законодательстве по поводу беременности и родов или защиты от посягательств со стороны более физически сильного и агрессивного пола. Кстати, американский феминизм не спешил браться за такую животрепещущую проблему работающих женщин, как отпуск по беременности и родам. Феминизм в своей поздней фазе научился настаивать на разнице полов, так же как и на их неравенстве, хотя использовать либеральную идеологию абстрактного индивидуализма и такой инструмент, как закон о “равных правах”, было не так просто, если признавать, что женщины не такие и необязательно должны быть такими же, как мужчины, и наоборот [102] Таким образом, “позитивное действие”, т. е. предоставление какой‐либо группе льгот в доступе к некоторым социальным возможностям или деятельности, совместимо с идеей равноправия только при допущении, что это временная мера, которая постепенно прекратится, когда равные возможности будут достигнуты, т. е. допуская, что эти льготы являются всего лишь устранением несправедливого препятствия для участников одного и того же состязания. Несомненно, иногда причина кроется именно в этом. Но там, где мы имеем дело с постоянными различиями, все иначе. Абсурдно, даже на первый взгляд, предоставлять мужчинам преимущества в поступлении на курсы колоратурного пения или настаивать на том (поскольку это теоретически возможно с демографической точки зрения), чтобы 50 % армейских генералов были женщинами. С другой стороны, совершенно законно дать возможность каждому мужчине, имеющему желание и квалификацию, петь партии в “Норме”, а каждой женщине, имеющей желание и потенциал командовать армией, шанс это сделать. .

Кроме того, в 1950‐е и 1960‐е годы сама потребность вырваться из круга домашних обязанностей на оплачиваемый рынок рабочей силы имела идеологическую подоплеку, прежде всего в среде процветающих, образованных замужних женщин среднего класса, поскольку их мотивация, в отличие от других групп женщин, редко была экономической. Бедные же или ограниченные в средствах замужние женщины после 1945 года шли работать, грубо говоря, потому, что больше не работали дети. Детский труд на Западе почти исчез, а необходимость давать детям образование, открывавшее перспективы лучшей жизни, легла на плечи их родителей более тяжкой ношей и на более долгий срок, чем прежде. Одним словом, “раньше дети работали, так что их матери могли оставаться дома и выполнять свои домашние дела и обязанности по продолжению рода. Теперь, когда семьи нуждались в дополнительном доходе, матери работали вместо детей” (Tilly/Scott, 1987, р. 219). Это вряд ли было бы возможно, если бы детей не стало меньше, хотя значительная механизация домашнего труда (в особенности с помощью стиральных машин) и расцвет индустрии пищевых полуфабрикатов и готовой пищи облегчали домашнее хозяйство. Но для замужних женщин среднего класса, чьи мужья зарабатывали неплохие деньги, выход на работу редко давал существенную прибавку к доходу семьи, хотя бы только потому, что женский труд оплачивался намного ниже мужского на тех должностях, которые тогда были им доступны. Речи о существенной финансовой выгоде для семьи идти не могло, ведь чтобы женщина могла зарабатывать деньги на стороне, нужно было изрядно потратиться на помощницу по хозяйству и уходу за детьми.