Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

За исключением Китая, где престарелый Мао руководил подъемом общественной активности молодежи, имевшим страшные последствия (см. главу 16), молодых радикалов возглавляли (в той степени, в какой они принимали подобное лидерство) члены их возрастной группы. Это наблюдалось как в студенческих движениях, получивших мировое распространение, так и в странах, где происходили массовые рабочие волнения, как во Франции и Италии в 1968–1969 годах, где инициатива также исходила от молодых рабочих. Никто обладавший хотя бы минимальным опытом реальной жизни, т. е. ни один взрослый человек, не смог бы сочинить те самоуверенные, но совершенно абсурдные лозунги, которые появились в Париже в майские дни 1968 года и в Италии в “жаркую осень” 1969 года: например, tutto е subito (“всё и сейчас”) (Albers/Goldschmidt/Oehlke, р. 59, 184).

Новая “автономия” молодежи как отдельной социальной прослойки символизировалась феноменом, который, возможно, не имел аналогий со времен романтической эпохи начала девятнадцатого века: появлением героя, чья молодость и жизнь заканчиваются одновременно. Эта фигура, предвосхищенная в 1950‐е годы кинозвездой Джеймсом Дином, была обычной, возможно, идеально типической в области характерного культурного самовыражения молодежи – рок-музыке. Бадди Холли, Дженис Джоплин, Брайан Джонс из Rolling Stones, Боб Марли, Джими Хендрикс и ряд других поп-идолов стали жертвами стиля жизни, обрекавшего их на раннюю смерть. Их смерть символизировала то, что молодость, которую они олицетворяли, коротка по определению. Актером можно быть всю жизнь, однако первым любовником – лишь мгновенье.

Тем не менее, хотя состав молодежи постоянно меняется (студенческий возраст, как правило, длится не более трех-четырех лет), ее ряды все время пополняются. Появление юношества как самостоятельной социальной прослойки с энтузиазмом встретили производители потребительских товаров и менее радостно – старшие поколения, замечавшие все бóльшую разницу между теми, кто соглашался оставаться ребенком, и теми, кто настаивал на звании взрослого. В середине 1960‐х годов даже движение английских бойскаутов Баден-Пауэлла, отдавая дань времени, упразднило первую часть своего названия [ boy – по‐английски “мальчик”] и заменило старое скаутское сомбреро на менее претенциозный берет (Gillis, 1974, р. 197).

Возрастные группы не являются чем‐то новым в обществе, и даже буржуазная цивилизация признавала наличие прослойки молодежи, взрослой в сексуальном отношении, но еще не переставшей расти физически и интеллектуально и не имеющей опыта взрослой жизни. То обстоятельство, что эта группа со временем становилась моложе по возрасту, поскольку половая зрелость наступала раньше (Floud et al., 1990), само по себе не меняло ситуацию. Это просто вызывало напряженность в отношениях между молодыми людьми и их родителями и учителями, настаивавшими на обращении с ними не как со взрослыми, каковыми они себя чувствовали, а как с детьми. В буржуазном обществе бытовало мнение, что молодым людям (в отличие от девушек) нужно время, чтобы перебеситься, а затем они остепенятся.

Новизна новой молодежной культуры была обусловлена тремя факторами. Во-первых, юность здесь рассматривалась не как подготовительная стадия к взрослой жизни, а в некотором смысле как финальная стадия развития человека. Подобное происходило и в спорте (где юность всегда побеждает), который теперь воплощал честолюбивые замыслы большего числа людей, чем какой‐либо другой вид деятельности, и где после тридцати жизнь действительно шла на спад (хорошо, если после достижения этого возраста она представляла хоть какой‐то интерес). То, что это не соответствовало реальному положению дел в обществе, где (за исключением спорта, некоторых форм развлечений и, возможно, чистой математики) власть, влияние и успехи, так же как и богатство, умножались с возрастом человека, являлось еще одним доказательством несовершенного устройства мира. Ведь после войны до 1970‐х годов миром фактически правила геронтократия в гораздо большей степени, чем когда‐либо раньше, а именно мужчины (женщины пока являлись редким исключением), ставшие взрослыми к концу, если не в начале, Первой мировой войны. Это было справедливо как для капиталистического мира (Аденауэр, де Голль, Франко, Черчилль), так и для социалистического (Сталин и Хрущев, Мао, Хо Ши Мин, Тито), а также для крупных постколониальных государств (Ганди, Неру, Сукарно). Лидер моложе сорока лет был редкостью даже в революционных режимах, возникших в результате военных переворотов, совершаемых, как правило, относительно молодыми офицерами, которым меньше терять, чем более старшим по возрасту. Отсюда во многом и международное влияние Фиделя Кастро, захватившего власть в возрасте тридцати двух лет.

Тем не менее молчаливый и, возможно, не всегда осознанный расчет на омоложение общества был сделан старыми и весьма процветающими отраслями, такими как производство косметики, предметов личной гигиены и средств для ухода для волосами, чья прибыль в основном шла из нескольких развитых стран [104] 34 % мирового рынка “товаров личного потребления” в 1990 году находилось в некоммунистической Европе, 30 % в Северной Америке и 19 % в Японии. Оставшиеся 85 % мирового населения поделили 16–17 % рынка этих товаров среди своих элит ( Financial Times, 11.4.1991). . С конца 1960‐х годов наметилась тенденция к снижению возрастного порога, дающего право на участие в голосовании, до восемнадцати лет (в США, Великобритании, Германии и Франции), а также тенденция к снижению возраста разрешенных сексуальных (гетеросексуальных) отношений. Парадоксально, но с увеличением продолжительности жизни и ростом количества пожилых людей в обществе, когда старческое одряхление замедлилось, по крайней мере среди привилегированных высших и средних классов, выход на пенсию ускорился. В трудные периоды времени ранний уход на пенсию стал излюбленным методом снижения стоимости рабочего труда. Руководящие работники компаний старше сорока, потерявшие работу, на личном опыте поняли, что им так же трудно найти новое место, как неквалифицированным рабочим и “белым воротничкам”.

Вторая новая черта молодежной культуры вытекает из первой: молодежь стала преобладающим фактором “развитой рыночной экономики”, частично потому, что теперь она представляла значительную покупательскую силу, частично оттого, что каждое новое поколение взрослых в свое время социализировалось как часть осознающей себя молодежной культуры и несло следы этого опыта, и не в последнюю очередь потому, что небывалая скорость технических изменений давала молодежи весомое преимущество перед более консервативными и менее адаптируемыми возрастными группами. Каков бы ни был возраст менеджмента IBM или Hitachi, новые компьютеры и новое программное обеспечение создавались двадцати-тридцатилетними специалистами. Даже когда подобные приборы и программы делались “для чайников”, поколение, которое не выросло в компьютерную эпоху, было убеждено в своей неполноценности по сравнению с молодежью. То, чему дети могли научиться у родителей, стало менее очевидным, чем то, что дети знали, а родители – нет. Роли поколений поменялись местами. Джинсы, намеренно простой стиль в одежде – мода, пришедшая из американских университетских кампусов, от студентов, которые не хотели выглядеть так, как их родители, стали носить не только в будни, но и в выходные люди творческих и других модных профессий даже немолодого возраста.