Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Если у замужних женщин этого круга и существовал стимул для выхода из дома, то это была потребность в свободе и самостоятельности, желание почувствовать себя личностью, обладающей собственными правами, а не придатком своего мужа и домашнего хозяйства. Свои доходы они хотели тратить не только на насущные потребности семьи, но и на собственные надобности, не спрашивая мужа. Конечно, когда семьи с двумя источниками дохода перестали быть редкостью, семейный бюджет стали все чаще планировать, принимая во внимание и заработок жены. Когда высшее образование представителей среднего класса стало всеобщим и родителям пришлось вкладывать в своих детей до двадцати лет или даже дольше, оплачиваемая работа замужних женщин среднего класса перестала быть в первую очередь декларацией независимости и стала тем, чем она долгое время была для бедных, – способом сводить концы с концами. Тем не менее элемент эмансипации в ней не исчез, как показал рост числа семей, где супруги работали в разных городах. Ведь цена (и не только финансовая) браков, в которых супругам приходилось ездить на работу зачастую на очень большие расстояния, была высока, хотя благодаря революции на транспорте и в средствах связи начиная с 1970‐х годов это становилось все более распространенным явлением в таких профессиях, как преподавательские. Если некогда замужние женщины среднего класса следовали за своими мужьями к месту их новой работы, теперь, по крайней мере в интеллектуальных кругах среднего класса, было почти немыслимо разрушать карьеру женщины и лишать ее права решать, хочет ли она оставить работу. Казалось, что в этом отношении мужчины и женщины наконец стали относиться друг к другу как к равным [103] Имели место случаи (правда, гораздо реже), когда муж сталкивался с проблемой, следовать ли за своей женой к месту ее новой работы или нет. Любой преподаватель или научный сотрудник высшего учебного заведения в 1990‐е годы мог вспомнить несколько подобных примеров из личной практики. .

Так или иначе, в развитых странах феминизм среднего класса, или движение интеллектуальных и образованных женщин, вылился в некое общее ощущение, что время освобождения или по крайней мере самоутверждения женщин наконец пришло. Это случилось потому, что более ранний феминизм среднего класса, хотя иногда и не имевший прямого отношения к остальной части западных феминистских движений, поднимал вопросы, заботившие всех. И эти вопросы стали насущными, когда социальные сдвиги, о которых мы говорили, породили глубокую моральную и культурную революцию, резкое изменение социального и личного поведения. Женщина, центр традиционного семейного очага, была исключительно важна для этой культурной революции, вращавшейся вокруг перемен в семье и домохозяйстве и именно в этих переменах ярко отразившейся.

К этому вопросу мы теперь и обратимся.

Лучше всего взглянуть на эту культурную революцию сквозь призму семьи и дома, т. е. через структуру отношений между полами и поколениями. В большинстве случаев общество упорно сопротивлялось внезапным изменениям, хотя это не означает, что такие взаимоотношения не менялись вообще. Более того, вопреки распространенному убеждению в обратном, одни и те же модели семьи были распространены по всему миру или, по крайней мере, имели существенное сходство на очень больших территориях, хотя предполагалось, что по социоэкономическим и технологическим причинам Евразия (включая оба побережья Средиземного моря) и остальная Африка должны принципиально различаться (Goody, 1990, XVII). Так, многоженство, которого, как считается, уже почти совсем не существовало в Евразии и арабском мире, за исключением особых привилегированных групп, процветало в Африке, где более четверти всех браков были полигамными (Goody, 1990, р. 379).

Тем не менее, несмотря на наблюдавшееся разнообразие, для большинства человечества ряд характерных черт был общим: существование официального брака с защищенными законом сексуальными отношениями между супругами (адюльтер повсеместно считался правонарушением); доминирование мужа над женой (патриархат), родителей над детьми, а также старших поколений над младшими; состав семьи из нескольких человек и т. п. Какой бы ни была протяженность и сложность родственных связей и взаимных прав и обязанностей внутри семьи, всегда имелось ядро – муж, жена и дети, даже если группа совместно проживающих людей была гораздо больше. Теория, согласно которой нуклеарная семья, ставшая стандартной моделью в девятнадцатом и двадцатом веках в западном обществе, каким‐то образом эволюционировала из прежней семьи с гораздо более многочисленными родственными связями в результате развития буржуазного или какого‐либо другого индивидуализма, опирается на историческое непонимание природы социальных взаимодействий и их мотиваций в доиндустриальных обществах. Даже в столь коммунистическом по духу институте, как “задруга”, или объединенная семья, у балканских славян, “каждая женщина работает на семью в узком смысле этого слова, а именно на своего мужа и детей, а также, когда настает ее очередь, на неженатых членов общины и сирот” (Guidetti/Stahl, 1977, р. 58). Существование такой семьи и семейного ядра не означает, конечно, что родственные группы или сообщества, внутри которых она находится, сходны в других отношениях.

Но во второй половине двадцатого века эти базовые, устоявшиеся образования стали очень быстро изменяться, во всяком случае в развитых западных странах, хотя даже здесь процесс был неоднороден. Так, в Англии и Уэльсе в 1938 году на каждые 58 браков приходился один развод (Mitchell, 1975, р. 30–32), а в середине 1980‐х годов один развод приходился уже на каждые 2,2 новых брака (UN Yearbook, 1987). Ускорение этого процесса началось в 1960‐е годы с их вольными нравами. В конце 1970‐х годов в Англии и Уэльсе на каждую тысячу женатых пар приходилось более десяти разводов – в пять раз больше, чем в 1961 году (Social Trends, 1980, p. 84).