Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Стоит еще добавить, что возможность диктатуры заложена в любом однопартийном и несменяемом режиме. В партии большевиков-ленинцев, организованной по принципу централизованной иерархии, эта возможность стала реальной. Несменяемость – это синоним абсолютной убежденности большевиков в том, что революцию нельзя повернуть вспять и что судьба ее находится лишь в их руках и ни в чьих других. Большевики утверждали, что буржуазный режим может позволить себе менять консерваторов на либералов, поскольку сама природа капиталистического общества от этого не изменится, однако он не захочет и не сможет мириться с коммунистическим режимом по той же причине, по которой коммунистический режим не потерпит своего свержения с помощью любой силы, которая стремится реставрировать прежний порядок. Революционеры, включая революционеров-социалистов, не являются демократами в электоральном смысле, как бы искренне они ни были убеждены, что действуют в интересах народа. И все же, хотя допущение, что партия есть политическая монополия, обладающая “руководящей ролью”, и делало советский режим не более демократичным, чем католическая церковь, оно не предполагало диктатуры личности. Только Иосифу Сталину удалось превратить коммунистические политические системы в ненаследственные монархии [135] Сходство с монархией выражается в постепенном смещении некоторых из этих государств в сторону наследственной передачи власти, что было бы совершенно немыслимо для первых социалистов и коммунистов. Примеры тому – Северная Корея и Румыния. .

Сталин – низкорослый [136] Автор этих строк, успевший увидеть в Мавзолее на Красной площади набальзамированное тело Сталина до того, как его вынесли оттуда в 1957 году, вспоминает свое потрясение при виде человека столь тщедушного и в то же время настолько всемогущего. Что характерно, фильмы и фотографии скрывают тот факт, что его рост равнялся всего 5 футам и 3 дюймам (160 см). , осторожный, бесконечно подозрительный, жестокий, любивший работать по ночам – во многом кажется скорее персонажем из “Жизни двенадцати цезарей” Светония, чем современной политики. Внешне невыразительный, не остающийся в памяти, “серое пятно” (как назвал его в 1917 году один современник, Суханов), он умел интриговать и маневрировать, пока не достигал цели. Но, без сомнения, он обладал серьезными способностями, которые приблизили его к вершине еще до революции. В первом послереволюционном правительстве он возглавлял комиссариат по делам национальностей. Когда же Сталин стал в конце концов единоличным лидером партии и государства, у него не было того ощущения личной избранности, той харизмы и самоуверенности, которые сделали Гитлера основателем и признанным главой своей партии и благодаря которым окружение подчинялось ему без всякого принуждения. Сталин управлял своей партией, как и всем, что находилось в пределах его личной власти, с помощью страха и террора.

Сделавшись чем‐то вроде светского царя, защитника светского православия (мумия основателя которого, превращенного в светского святого, ожидала паломников в Мавзолее рядом с Кремлем), Сталин продемонстрировал неплохие навыки связей с общественностью. Для российских земледельцев и скотоводов, живших по западным меркам в одиннадцатом веке, это почти наверняка был самый действенный путь легитимации нового режима. Точно так же примитивный, состряпанный на скорую руку, догматический катехизис, до которого Сталин низвел “марксизм-ленинизм”, стал идеальным средством для обработки тех, кто едва научился читать и писать [137] Так, “Краткий курс истории ВКП(б)” 1939 года, несмотря на присущие ему лживость и примитивизм, с педагогической точки зрения был написан мастерски. . Развязанный им террор нельзя рассматривать лишь как способ утверждения безграничной личной власти тирана. Несомненно, он наслаждался своей властью, страхом, который вызывал, возможностью дарить жизнь или отнимать ее, так же как несомненно и то, что он был совершенно равнодушен к материальным выгодам, которые давало его положение. В то же время, независимо от психологических особенностей Сталина, его террор был в теории столь же рациональной тактикой, как и его осторожность там, где он недостаточно контролировал ситуацию. В основе и того и другого лежал принцип избежания рисков, что, в свою очередь, было связано с неуверенностью Сталина в своем умении оценивать ситуацию (на большевистском жаргоне – “делать марксистский анализ”), которым так блестяще владел Ленин. Ужасающая эволюция Сталина как руководителя непонятна и нелогична, если не считать ее упрямым, непрерывным стремлением к одной утопической цели – построению коммунизма, цели, утверждению которой посвящена его последняя работа, написанная за несколько месяцев до смерти (Stalin, 1952).

Власть, полученная большевиками в результате Октябрьской революции, была единственным доступным им инструментом преобразования общества. Этот процесс подстерегали постоянные и постоянно в том или ином виде возобновлявшиеся трудности. (Именно они имелись в виду в абсурдном в других отношениях тезисе Сталина об обострении классовой борьбы спустя десятилетия после того, как “пролетариат взял власть”.) Лишь решимость последовательно и безжалостно использовать власть для устранения всех возможных препятствий на пути преобразований могла гарантировать конечный успех.

Три вещи довели политику, основанную на этом допущении, до кровавого абсурда.

Во-первых, это была уверенность Сталина в том, что он один знает верную дорогу вперед и лишь у него достаточно решимости, чтобы следовать избранному курсу. Многие политики и генералы обладают этим чувством незаменимости, но только те, кто наделен абсолютной властью, могут заставить остальных разделить эту уверенность. Так, массовые чистки 1930‐х годов, в отличие от более ранних форм террора направленные против самой партии и в особенности ее руководства, начались тогда, когда многие убежденные большевики, включая тех, кто поддерживал Сталина в борьбе с различными фракциями оппозиции в 1920‐е годы и искренне помогал в осуществлении “большого скачка” и пятилетнего плана, сочли жестокость этого периода и жертвы, которые он повлек, чрезмерными. Без сомнения, многие из них вспомнили отказ Ленина поддержать кандидатуру Сталина в качестве своего преемника из‐за его исключительной жестокости. XVII съезд ВКП(б) выявил наличие мощной антисталинской оппозиции. Действительно ли она представляла угрозу власти Сталина, мы не узнаем никогда, поскольку в период 1934–1939 годов четыре или пять миллионов членов партии и правительства были арестованы по политическим причинам, четыре или пять тысяч из них были казнены без суда и следствия и на следующем (XVIII) съезде партии, состоявшемся весной 1939 года, присутствовало лишь 37 выживших из 1827 делегатов XVII съезда партии, проходившего в 1934 году (Kerblay, 1983, р. 245).