Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Ситуацию на обширных территориях третьего мира (включая страны, вставшие на путь индустриализации) обобщать гораздо труднее. Насколько это возможно, я попытался описать их проблемы в целом в главах 7 и 12.

Мы видели, что “десятилетия кризиса” отразились на этих странах совершенно по‐разному. Как можно сравнивать, например, Южную Корею, в которой с 1970 по 1985 год число обладателей телевизоров увеличилось с 6,4 до 99,1 % населения (Jon, 1993), и Перу, где половина населения живет за чертой бедности, а среднедушевое потребление даже падает (Anuario, 1989), не говоря уже о беднейших африканских странах? Проблемы, с которыми сталкивался Индийский субконтинент, были обусловлены трудностями экономического и социального роста. В то же самое время в Сомали, Анголе и Либерии шли противоположные процессы, характерные для стран в процессе распада, на континенте, будущее которого мало кому представляется оптимистическим.

С определенностью можно утверждать только одно: с начала 1970‐х годов почти все страны третьего мира попали в колоссальную долговую зависимость. В 1990 году в число должников входили три страны с гигантским внешним долгом, составлявшим от 60 до 110 миллиардов долларов (Бразилия, Мексика и Аргентина), более 28 стран со средним объемом долговых обязательств на уровне 10 миллиардов и мелкие должники, обремененные всего одним-двумя миллиардами. По подсчетам Всемирного банка (у которого были причины интересоваться), среди 96 стран-должников с “низким” и “средним” доходом на душу населения только у семи внешний долг был заметно ниже миллиарда долларов – например, к таковым относились Лесото и Чад. Но и в этих странах внешний долг был в несколько раз выше, чем двадцать лет назад. Между тем в 1970 году в мире было только 12 стран, чей долг превышал миллиард долларов, и ни одной страны с долгом более 10 миллиардов. Чтобы было понятнее, эти цифры говорят о том, что к началу 1980‐х шесть стран обладали внешним долгом, сопоставимым с их ВНП или превышавшим его; к 1990 году уже 24 страны были должны больше, чем производили, включая все страны, лежащие к югу от Сахары. Неудивительно, что именно в Африке находилась бóльшая часть стран с самым крупным внешним долгом (Мозамбик, Танзания, Сомали, Замбия, Конго, Берег Слоновой Кости); некоторые из них были опустошены войной, а другие не выдержали обвала цен на их экспортные товары. При этом, однако, страны, на которые легло наиболее тяжелое бремя обслуживания внешних долгов, т. е. те, в которых расходы на эти цели достигали четверти экспорта, распределялись по миру более равномерно. И действительно, среди прочих регионов планеты Африка, в сопоставлении с Юго-Восточной Азией, Латинской Америкой, бассейном Карибского моря, а также Ближним Востоком, смотрелась не так уж и плохо.

Выплатить такие долги было, как правило, в принципе невозможно, но поскольку банки продолжали взимать с них проценты – около 9,6 % в 1982 году, – их устраивало такое положение дел. В начале 1980‐х годов банки охватила настоящая паника: самые крупные страны-должники Латинской Америки, включая Мексику, не могли больше выплачивать проценты. Западная банковская система оказалась на грани краха, поскольку в 1970‐е годы некоторые крупнейшие банки, инвестируя хлынувшие на Запад нефтедоллары, ссудили столь огромные суммы, что их ожидало неминуемое банкротство. К счастью для богатых стран, три латиноамериканских крупнейших должника действовали порознь, что позволило заключить с ними отдельные соглашения об отсрочке платежей. Банки при поддержке своих правительств и международных финансовых структур выиграли время, постепенно списали утраченные активы и обеспечили себе платежеспособность. Долговой кризис не был преодолен, но уже не представлял смертельной угрозы. Это был, по‐видимому, самый опасный момент для мировой капиталистической экономики со времен Великой депрессии 1929 года. Подробная история этого эпизода еще будет написана.

Долги бедных стран росли, а с их реальными или потенциальными активами этого не происходило. В “десятилетия кризиса” развитые капиталистические страны, рассматривающие партнеров сугубо с точки зрения реальной или потенциальной прибыли, решили не иметь дел со многими странами третьего мира. В 1970 году в 19 из 42 стран с “низким уровнем дохода” вообще не поступило иностранных инвестиций. К 1990 году зарубежные инвесторы полностью потеряли интерес уже к 26 странам. Значительные внешние инвестиции (более 500 миллионов долларов) поступали только в 14 из 100 неевропейских стран с низким и средним уровнем дохода. По-настоящему крупные капиталовложения (свыше миллиарда) делались только в восьми странах, четыре из которых находятся в Восточной и Юго-Восточной Азии (Китай, Таиланд, Малайзия и Индонезия), а три – в Латинской Америке (Аргентина, Мексика и Бразилия) [153] Как ни странно, последней страной в этом списке оказался Египет. . Но все же интегрирующаяся мировая экономическая система не полностью отвернулась от “потерянных” регионов. Самые маленькие и живописные из этих стран превратились в рай для туристов и офшорные убежища от правительственного контроля, что, возможно, в будущем поможет в чем‐то изменить ситуацию в их пользу. Однако в целом значительная часть мира оказалась вне мировой экономики. Казалось, что после распада советского блока такая же участь ожидает и территорию от Триеста до Владивостока. В 1990 году Польша и Чехословакия были единственными странами бывшего социалистического лагеря, привлекавшими хотя бы какие‐то иностранные инвестиции (UN World Development, 1992, Tables 21, 23, 24). На огромной территории бывшего Советского Союза располагались как богатые ресурсами области или республики, привлекавшие значительные капиталовложения, так и области, из‐за своей бедности оставшиеся без всякой финансовой поддержки. Так или иначе, но большая часть бывшего советского блока постепенно приобщалась к третьему миру.

Таким образом, основным итогом “десятилетий кризиса” можно считать увеличение экономического разрыва между бедными и богатыми странами. Реальный ВВП на душу населения в странах Тропической Африки с 1960 по 1987 год упал с 14 до 8 % от аналогичного показателя развитых стран, а в “наименее развитых странах” в целом (как африканских, так и неафриканских) – с 9 до 5 % (UN Human Development, 1991, Table 6) [154] Термин “наименее развитые страны” был введен Организацией Объединенных Наций. В большинстве таких стран ВНП составляет не более 300 долларов США на душу населения ежегодно. “Реальный ВВП” на душу населения обозначает фактическую покупательную способность, в отличие от официальных показателей, основанных на официальных обменных курсах и “международной покупательной способности”. .