Виталий Раул - Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II

Только после визы Лорис-Меликова: «Выдать 100 рублей генералу Комарову для передачи известному лицу под благовидным предлогом» – начальник ГЖУ мог отблагодарить своего конфидента. К рапорту с визой обязательно прикладывалась кассовая квитанция о выдаче денег [7].

Несмотря на наведенный элементарный порядок, Третье отделение со своей примитивной постановкой работы представляло очевидный анахронизм. Требовалась более продуманная организация полицейского дела, и Лорис-Меликов вместе с помощниками приступили к ее разработке.

В наследство от Дрентельна оставались нерасследованными дела по террору, по которым под арестом находилось около двух десятков человек. Для укрепления и активизации следствия Лорис-Меликов вызвал в Петербург из Одессы товарища прокурора окружного суда А.Ф. Добржинского. В Одессе он вел дело Григория Гольденберга, арестованного в ноябре 1879 г., с чемоданом динамита в Елизаветграде. К этому времени Добржинский сильно продвинулся в следственных действиях и сумел добиться от Гольденберга признательных показаний. Вслед за Добржинским в Петербург переправили и самого Григория Гольденберга, но в Петропавловскую крепость. В крепости Гольденберг под влиянием личных бесед с Лорис-Меликовым начал давать письменные показания о своей революционной деятельности, довольно обширные, с большим количеством имен и кличек, но абсолютно бесполезные в оперативном отношении. Утверждение историков о том, что Гольденберг «выдал всех», мягко говоря, не соответствует реальной пользе такого рода информации. Григорий сумел выдать всех так аккуратно, что за выдачей не последовало никаких громких арестов и раскрытий. Было все же в этих сумбурных и многостраничных показаниях одно сообщение, которое должно было насторожить власть и прежде всего Лорис-Меликова: информация касалась Липецкого съезда, где Гольденберг был непосредственным участником. То, что рассказал Григорий под протокол, а еще больше устно, означало, говоря оперативно-розыскным языком, что в Липецке создали группу убийц действующего императора, назвали ее партией «Народная воля» и, кроме устранения Александра II, эта группа лиц других задач перед собой не ставит. Назвал Гольденберг и руководителя группы Александра Михайлова, сообщил он также, что знал, о средствах, которыми группа располагала.

В первых числах января 1880 года из Канн поступили первые известия о пошатнувшемся здоровье императрицы Марии Александровны. Без долгих обсуждений было принято решение о переезде ее в Петербург, и министр Двора Адлерберг получил соответствующее поручение. Императрицу привезли в Петербург только 23 января и разместили в покоях Зимнего дворца. О состоянии императрицы по прибытии в Петербург имеется запись в Дневнике военного министра Д.А. Милютина:

«Вместе с Гирсом ходил я в апартаменты императрицы, чтобы наведаться об ее здоровье. Нам дали прочесть утренний бюллетень, довольно успокоительный… После того я заехал к баронессе Нине Карловне Пиллар, которая сообщила мне некоторые крайне грустные подробности о состоянии императрицы. По словам баронессы, императрица обратилась в скелет; не имеет сил даже двигать пальцами; ничем не может заниматься. Надобно полагать, что первая встреча с нею должна была произвести тяжелое впечатление на Государя…»

В таком беспомощном состоянии она пробыла еще несколько месяцев, изредка навещаемая детьми, пока тихо не отошла в иной мир. Смерть императрицы даже не сразу заметили, пока утром 22 мая 1880 года ее камер-фрау Макушина, войдя к ней в спальню, не обнаружила труп. Кончина Марии Александровны вызвала в обществе большое сочувствие. Граф Валуев оставил в дневнике такие мысли:

«До сего дня едва ли какая-либо венценосная особа умерла так бесшумно, так бессознательно и случайно, так одиноко…

Недостатка во фразах не будет, но слез будет мало. Пустоты не ощутится, потому что уже при жизни почившей вокруг нея стало пусто и она сама ничего собой не наполняла. Как мать – с благоговением почтут ея память дети…»

Вместе с императрицей отошла в небытие 25-летняя служба ее российскому трону, неяркая, но безукоризненно правильная. Ритуальные торжества продлились несколько дней, а затем не прошло и месяца, как в городе появились первые слухи о повторной женитьбе императора. В дневнике А.В. Богданович есть запись от 28 июня 1880 года:

«Читала “Illustration”. Удивительно, что позволяет себе цензура. В июньском номере “Causerie” напечатано, что после траура государь намерен жениться на княжне Долгорукой, с которой уже давно позабыл les grandeurs de la royaute (величие королевской власти). Неужели можно допустить это писать, когда еще так недавно умерла императрица?»

Для того времени точка зрения генеральши Богданович, быть может, и несла определенный смысл, но путаница понятий «величия» и тривиального изменения гражданского состояния имеет место и по сей день. Другое дело, когда речь пошла о новой расстановке фигур вокруг трона. Здесь обычные критерии теряли свой изначальный смысл. Российская монархическая тусовка не однажды переживала подобные ситуации, и все они заканчивались актами насилия. Достоверно известно, что о своем намерении вступить в повторный брак с княжной Долгорукой Александр II объявил своему сыну, наследнику престола Александру, сразу после похоронных торжеств. Новость произвела на сына тяжелое впечатление, настолько тяжелое, что Александр решил покинуть на время Петербург под предлогом плохого самочувствия супруги. Александр и Мария Федоровна с детьми уехали в небольшой курортный городок Гапсаль (современный Хаапсалу, Эстония), на Балтийском побережье. Для императора отъезд наследника был безусловным демаршем, но повлиять на решение отца он не мог. При Дворе, для которого императрица Мария Александровна была и удобна, и привычна, началась настоящая паника. Небольшой хор старых дев-приживалок усопшей императрицы затянул жуткую песню о предстоящем «бесстыдстве и преступлении», а заодно и о «наглой авантюристке», имея в виду княжну Долгорукую. Более серьезную оппозицию намерениям императора составили прежде всего дети Александра II и Марии Александровны, которые были к тому времени вполне взрослыми людьми, имевшими соответствующее положение в обществе. Их тревога имела совсем другие основания, связанные не в последнюю очередь с их общественным статусом и материальным благополучием. Самую же вершину «пирамиды недовольных» составило семейство цесаревича Александра Александровича и цесаревны Марии Федоровны. Эти двое, стоявшие от трона буквально в одном шаге, теряли очень многое, если не все. Брак императора еще только планировался, а в окружении наследника, правда, пока шепотом, зазвучало слово «коронация». Возможная коронация княжны Долгорукой, в силу логики событий, означала для наследной четы приговор.