Виталий Раул - Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II

Обстановку при Дворе и в тесной среде монаршей семьи в те беспокойные дни лета и осени 1800 года описала бессменная фрейлина двора Анна Андреевна Толстая в своих «Записках фрейлины». Анна Андреевна писала «Записки» на французском языке, и, быть может, поэтому до них не доходили руки исследователей, пока в 1992 году сотрудница Государственного музея Л.Н. Толстого Л.В. Гладкова (Калюжная) не занялась ими вплотную. Появление этих «Записок» в журнале «Октябрь» (№ 5 и № 6 за 1993 год) произвело легкий шок среди людей, посвященных в некоторые подробности убийства Александра II. Оказалось, что «Записки» А.А. Толстой – это вовсе не безобидные эмоции экзальтированной дамы, а форменный приговор Александру II, причем не от лица какой-нибудь «Народной воли», а от лица наследной четы. Аргументация фрейлины, которая полностью покоится на чувствах цесаревны Марии Федоровны, разделяемых самой фрейлиной, – это набор проклятий в адрес императора, княжны Долгорукой и их детей, «бастардов». Свой душевный подъем при написании «Записок» фрейлина предпочла обозначить сама:

«Должна признаться, что пишу эти строки, иногда сжав кулаки и стиснув зубы от усилия соблюсти хоть какое-то душевное равновесие, необходимое всякому непредвзятому рассказчику. Чтобы лучше понять меня, следует помнить, что мы жили в ту пору, словно в центре вулкана, из которого можно было выкарабкаться, лишь потеряв чувство реальности».

Если принять на веру слова фрейлины Толстой, весь аристократический Петербург испытывал подобные чувства ненависти к своему монарху.

Нервная до судорог, трактовка банального события – повторного брака – объяснялась депрессивным состоянием цесаревны Марии Федоровны, с которой фрейлина Толстая была близка. В случае коронования княжны Долгорукой жизненным планам датской принцессы Дагмар не суждено было сбыться. Вместе с цесаревичем Александром Марии Федоровне пришлось бы довольствоваться вторыми ролями, а в худшем случае вообще забыть о троне.

Реакция на публикацию «Записок фрейлины» со стороны историков была вялой, так как многие считали явное, до неприличия, желание отделаться от Александра II со стороны наследной четы, убедительно показанное в «Записках», еще недостаточным для далеко идущих выводов. Однако само существование такого документа в научном обороте стало весьма существенным аргументом в цепи событий.

Император между тем не собирался идти на поводу обостренных чувств своей невестки и твердо проводил линию на легализацию своей второй семьи. После отъезда наследника в Гапсаль Александр II и княжна Долгорукая жили в Царском Селе. Очень живо и, главное, достоверно описала это время камерюнгфер княжны Долгорукой Вера Боровикова:

«…Княжна переехала в Царское Село к себе на дачу, а Государь в свой дворец. Княжна находилась все более у Государя и ночевала там во дворце, а дети (Георгий, Ольга, Екатерина) жили на отдельной даче на Средней улице и также целый день находились во дворце у Государя, и при них Шебеко. Постоянно гуляли в собственном саду, а вечером их увозили на дачу. Княжна приезжала на свою дачу только мыться и переодеться… Когда приезжала домой и я ей подавала пить кофе или чай, то она всегда боялась, чтобы я ее не отравила! Это ей опять Шебеко внушила, что я могу быть подкуплена, чтобы отравить, так как время близилось к брачному союзу княжны с Государем. Княжна меня постоянно спрашивала: “Вы меня не отравите?” А я ей всегда отвечала: “Упаси Боже такой ужасной мысли!” – и советовала ей не верить злому языку, который меня все время преследует. Княжна все эти недели и дни, которые подвигались к ея браку с Государем, была сильно взволнована, часто плакала и вздыхала, молилась часто на коленях. Когда вымоется, вставала перед образом и вслух произносила молитву за Государя, чтобы его Господь Бог сохранил. Видимо, она горячо любила Государя Императора». Все произошло в воскресенье 6 июля 1880 года. Вера Боровикова вспоминала:

«И вот пришел тот день, в который должна была состояться свадьба и венчание. Я знала этот день только потому, что когда княжна приехала домой вымыться и переодеться в другое платье и я ей подавала пить воды, она спросила: “Тут ничего нет в воде? Сегодня у меня великий день, будет моя свадьба, помолитесь за нас” – и сама заплакала. Ее белое венчальное платье уже несколько времени находилось во дворце и цветы. Но я во дворце не была и княжну не одевала. Г-жа Шебеко одевала сама, ибо она не пожелала меня допустить до этого удовольствия. Княжна сделала распоряжение, что надо ей принести надеть после венца» [8].

Обряд венчания состоялся в 3 часа дня в нижнем этаже Большого Царскосельского дворца, где в одной из комнат установили походный алтарь. Присутствовали: министр Императорского двора граф А.В. Адлерберг, генерал-адъютант Э.Т. Баранов, комендант Императорской Главной квартиры генерал-адъютант А.М. Рылеев и В.И. Шебеко. Обряд совершил протоиерей церкви Зимнего дворца К.Я. Никольский с дьяконом и дьячком.

После венчания с княжной Долгорукой Александр II сделал совершенно естественные шаги для придания этой процедуре законченного вида: был составлен акт о вступлении во второй брак императора с фрейлиной Екатериной Долгорукой и скреплен тремя подписями; в Указе Правительствующему сенату император присвоил своей новой супруге имя Екатерины Юрьевской и титул Светлейшей княгини, такие же имена и титулы получили их дети Георгий, Ольга и Екатерина.

Время после заключения второго брака императора описывается в отечественной историографии как-то смазанно и, главное, в осуждающем тоне. Складывается впечатление, что Александр II совершил какое-то противозаконное деяние, находясь при этом в не совсем адекватном состоянии, и продолжал упорствовать в своем безобразии. Все, однако, было несколько иначе. Первый брак Александра II закончился теперь уже и формально, и как бы не старалось потомство усопшей императрицы Марии Александровны представить поведение отца в черных красках, поступки императора были и естественными, и законными. Существо происходившего сводилось в конечном итоге к тому, что мезальянс наследника, допущенный Николаем I в далеком 1840 году, всплыл на поверхность через 40 лет, но уже в другом качестве и при других обстоятельствах. Острая нехватка легитимности для всего потомства барона де Гранси вдруг стала в новых условиях катастрофической. Вторую супругу императора хотя и склоняли при дворе как морганатическую, но она была русской аристократкой, да еще представительницей древнейшей русской фамилии. Знающим людям было понятно, что генеалогический вес Долгоруких и потомства незаконной дочери Гессенского герцога на весах российского престолонаследия совершенно несоизмерим. Случилось то, о чем Александра II предупреждала его мать императрица Александра Федоровна, что в делах монархических брачных союзов такие вопиющие исключения, как незаконнорожденная дочь герцога принцесса Мария, совершенно неприемлемы. Это очевидное обстоятельство в 1880 году усугублялось тем, что из детей от первого брака Александра II сын Александр и дочь Мария сами уже были связаны брачными союзами с европейскими монархиями: Александр был женат на датской принцессе Дагмар, а Мария была замужем за Альфредом, герцогом Эдинбургским. Вписаться в такую сложную комбинацию своим вторым браком с княжной Долгорукой и ее детьми, не нарушая установившихся династических связей, Александру II было мудрено. Похоже, что император сразу по заключении второго брачного союза еще не имел далеко идущих планов и ограничился документальным его оформлением. Монархическая жизнь так или иначе развивалась по своим канонам, и в повестке дня сам собой возник вопрос предстоящей коронации новой супруги императора. Именно на этом перепутье и начали происходить события, которые требуют специального внимания, так как они обсуждались в узком кругу близких к императору лиц и на суд общественности не выносились.