Виталий Раул - Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II

«Я к своей собственной персоне был настолько невнимателен, что не заметил даже, что подобным же нервным расстройством страдаю я давно, а в настоящее время моя нервная система настолько расшатана, что, право, потерял всякий человеческий образ. Благодаря этому я массу глупостей делал на воле, то же самое продолжал делать и во время заключения, но теперь я узнал, что я страшно нервный человек, а посему проверяю уже каждый шаг свой. Раньше я подобное расстройство объяснял известной впечатлительностью натуры, да и другие, по глупости, это так называли, но теперь я понял, что это далеко не так. Я жестоко наказал себя за подобное невнимание к моей собственной жизни…» [2]

В этих строчках к матери виден не просто человек с расстроенными нервами, но еще и очень неглупый и понимающий свою ситуацию арестант. Лорис-Меликов быстро уяснил оперативную пустоту показаний Гольденберга, но разглядел другое – возможность на процессе, с его помощью, показать заказной характер всех покушений на императора и заодно ангажированность так называемой партии «Народная воля». Роль главного обвинителя в лице обвиняемого, полностью осознавшего свою вину, тщательно отрабатывалась с Гольденбергом во время постоянных бесед с ним Добржинского. К этой перспективной работе подключался и сам Лорис-Меликов. Для этого он дважды посетил Григория в камере Трубецкого бастиона и имел с ним продолжительные беседы. После первой встречи, имевшей место 19 апреля 1880 года, был достигнут положительный результат, о котором известно из доклада помощника прокурора Добржинского:

«Имею честь донести Вашему сиятельству, что 19 сего апреля, после того как Вы изволили посетить в Петропавловской крепости арестанта Гр. Гольденберга, я оставался с ним в камере несколько часов, интересуясь удостовериться, насколько посещение Вашего сиятельства укрепило в нем уверенность в правильности избранного им пути, насколько все сказанное ему Вами ободрило его на дальнейший искренний образ действий и в какой, наконец, степени можно надеяться на его открытое показание по обстоятельствам того дела, которое неизбежно должно возникнуть вследствие сделанного уже им заявления… Гольденберг, насколько я мог подметить, начинает все больше свыкаться с мыслью открыто, путем показания при дознании и на суде, сознаться и изобличить своих сообщников. Он уже начинает заговаривать о том вступлении, которое он сделает к своему показанию, и о той речи, которую произнесет на суде в защиту себя против упреков сообщников за сделанное им разоблачение».

Кроме письменных показаний, Гольденберг поведал Добржинскому важные подробности покушений на Александра II – не для протокола. В целом они сводились к тому, что все покушения, кроме взрыва в Зимнем дворце, готовились под руководством Александра Михайлова. Начиная с Липецкого съезда, Михайлов стал формальным руководителем «Народной воли», и по многим признакам именно через него осуществлялось финансирование всей ее деятельности. Подробности подготовки покушений, решения Липецкого съезда и многие другие сведения Гольденберга, не попавшие в официальные протоколы, составили программу его выступлений на предстоящем процессе. Исподволь Лорис-Меликов готовил из Гольденберга «бомбу» для общественности на суде над террористами. Так или иначе слухи о разоблачениях Гольденберга просачивались и гуляли по Петербургу.

Знал о готовящемся суде и Хозяин «Народной воли» Александр Михайлов. Он был осведомлен о пространных показаниях недавнего подельника; знал он также, что его настоящая фамилия уже фигурирует в протоколах допросов и что он объявлен в розыск. Хозяину было несложно организовать настоящую травлю Гольденберга в тюрьме. Григорий стал регулярно получать записки с угрозами и проклятиями. Он отвечал на них записками с оправданиями, но они не находили адресата и попадали в руки конвоиров. Вот одна из них:

«Дорогие друзья, не клеймите и не позорьте меня; знайте, что я тот же ваш Гришка. Любите меня так, как люблю я вас. Помните, что я 3 раза отдавал за вас жизнь. Не гибели вашей я искал. Гришка».

Чтобы как-то объясниться со своими подельниками, Гольденберг попросил свидания с Зунделевичем. Ему разрешили, и они несколько раз беседовали в присутствии следователей. Зунделевич как человек, не потерявший хладнокровия, пояснил ему, что лишняя болтовня на следствии только вредит арестанту, а в случае с террористами может закончиться убийством прямо в тюрьме. Гольденберг остро воспринял доходчивые выводы Зюнделевича и немедленно подал прошение Лорис-Меликову с просьбой перевести его в камеру с Зюнделевичем. В просьбе ему было отказано, но его перевели в камеру № 46, по-видимому, рядом с камерой Зунделевича.

Для укрепления духа арестанта Лорис-Меликов еще раз посетил важного свидетеля в его камере. Это было в конце июня 1880 года. В последнем письме к матери Григорий упомянул об этой встрече:

«Мамаша, у меня был целый рой мыслей, которыми я хотел поделиться с Вами, но они были прерваны посещением… графа Лорис-Меликова, и я теперь в каком-то благодушенствующем настроении. Меня опять охватили какие-то надежды. На отрадное будущее, в котором, если оно только будет, я, Ваш сын, буду играть не малую роль; когда я представляю себе это веселое будущее, то таю как воск» [2].

Последнее письмо к матери, датированное 1 июля 1880 года, в целом выглядит отнюдь не унылым и вполне конструктивным. По-видимому, Лорис-Меликов приходил, чтобы подтвердить арестанту ранее данные ему гарантии. Тем не менее 15 июля в час дня Григория Гольденберга нашли в своей камере подвешенным на полотенце, привязанном к крану рукомойника. В это время в бастионе разносили обед…

Такого рода фальсификации самоубийства (сначала удавлен, а уже потом подвешен) судебно-медицинская экспертиза начнет определять много лет спустя, а в июле 1880 года никому и в голову не пришло разбираться в рядовом суициде. Организация ликвидации опасного свидетеля прямо в Петропавловской крепости была под силу только генералу Черевину.

Григория уже на следующий день похоронили на Преображенском кладбище. Советская историография безоговорочно приняла версию самоубийства Гольденберга как самую удобную и все объясняющую, но до сих пор стыдливо прячет его подлинные показания и дело о самоубийстве.

В июле 1880 года Гольденберг стал опасным свидетелем всей грязной кухни по организации покушений на императора, а его выступления на суде с ужасом ждали как Хозяин «Народной воли», так и его спонсоры. Для Лорис-Меликова ликвидация главного свидетеля стала чувствительным ударом в деле подготовки процесса над террористами, потерявшего свою остроту, несмотря на имевшиеся письменные показания Гольденберга. Свое сожаление по поводу безвременного ухода Гольденберга высказывал и Александр II.