Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Он повернулся и зашагал прочь, а она смотрела ему вслед. Смотрела и, наверное, вспоминала:

«Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их:

ибо если упадёт один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадёт, а другого нет, который поднял бы его.

Также, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться?

И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него: и нитка, втрое скрученная, нескоро порвется».

Солнце сияло своими яркими лучами. Сколкз Крылатый Сокол уже исчез где-то среди деревьев. Мужественный, смелый, один из самых красивых юношей поселка. Уинаки улыбнулась. И подумала, что она, наверное, рада своей судьбе. Свадьба. Это будет радостная свадьба.

Легкий вечерний туман приокутал дальние дали. Мэдилин, приоперевшись на жерди загона, смотрела на лошадей. Вот на этих двух уже есть покупатель, вон того жеребенка, наверное, стоит оставить и вырастить для себя, а вот этого красавца, крупного и умного, ослепительно белоснежного скакуна она отдала бы Уинаки. Только таким ведь может и должен быть подарок на свадьбу невесте от семьи ее названой сестры. Редкая масть, великолепная стать. Он будет как белый снег, как белое платье… Мэдди поправила выбившуюся из-под рабочей косынки прядь волос и перевела взгляд на вечернюю дымку вдали. Ладно. Помечтала и хватит. Подарок от всей семьи и выбираться должен всей семьей вместе. А этого коня ее Рэнди растил для своего любимого и боевого сына – и вот вырастил. Жеребец еще не успел привыкнуть к Натаниэлю, но они уже, конечно же, стали ведь чуть ли не лучшими друзьями. Не ей решать. Да и своего Ната тоже жалко, как вспомнить, какой он картинный на нем наездник. Красивый и юный мальчишка на красивом и статном скакуне… Что ни говори, а от сердца отрывать такой подарок чужой девчонке, даже такой хорошей, такой милой, как Уинаки Первый Утренний Луч. Хотя только вот такой подарок и был бы настоящим подарком, подарком любви, когда в нем – жертва, кусочек души… Так, только так. Но пусть решают дети. Она уже все для себя решила, но не могла ведь так просто решить и за других.

Натаниэль не раздумывал долго.

– Конечно, моего Алмаза, – сразу же сказал он. – У нас в табуне только эта лошадь может быть достойным свадебным подарком для сестры моего лучшего друга.

– Он ведь правда как на свадьбу, – улыбнулась Хелен.

И убежала. Беззаботно и радостно. Собираться на завтрашний праздник. У нее в табуне был другой друг – гнедая Лира, и для нее все было просто.

Мэдилин тоже подумала, что, наверное, она зря переживала. Наверное, это просто была какая-то ее женская сентиментальность. Мальчишки все равно относятся проще. Но Натаниэль серьезно погрустнел. А потом как-то самим собой открыл Святое Евангелие. Просто на первой странице. Он читал строки и словно не видел их. В детстве просто. В детстве все проще. В детстве самая большая печаль – это вот такая, как сейчас. В детстве еще не знаешь, что будут Манассас и высоты Мари, и Миннесота… Но уже в детстве вот так понимаешь: «Отвергнись себя…» (Мк.8:34)

– Это ведь было твое решение, Натти, – помолчав, подошла к нему Мэдилин.

– А какое еще могло быть другое решение? – заметил тот. – Я ведь знаю, другого не было.

– «Святая Истина, Слово Божие говорит: “многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие” (Деян. 14, 22) [103] «Святая Истина, Слово Божие говорит: “многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие” (Деян. 14, 22) ». «Участок наш, христиан времени последнего, участок скорбей по-видимому мелочных, ничтожных. Весы у Бога! Перед Ним, на Его весах всякая скорбь ничтожна, всякая скорбь маловажна, как бы велика она ни была, потому что осенение Его силы и благодати может обратить величайшую скорбь в величайшее наслаждение. Так и маленькая скорбь имеет перед Ним всю ценность, никак не менее великой скорби. Все зависит от Его благодати, а Он милостиво от человека приемлет всякую скорбь, принимаемую с благодарением, с покорностью, со славословием» (Игнатий Брянчанинов). , – тихо напомнила Мэдилин.

– Какая это скорбь, мама, – поднял голову Натаниэль. – Так, глупость какая-то.

– Весы у Бога, Натти, – снова вздохнула та.

– Я-то что, – только и отозвался Натаниэль. И поднялся. – Пойду взгляну на Алмаза. Попрощаюсь.

Натаниэль вывел Алмаза и повел его за собой к реке. Нашел знакомый пологий берег. Закатные лучи горели на желтом песке, на зеленой траве. Он потрепал белого скакуна по шее, по лбу и пустил в воду. Стоял и смотрел.

– Ничего, Алмаз, – заговорил он. – Ты еще не успел привыкнуть ко мне, а если и привык, то Уинаки хорошая и добрая девушка, ты привыкнешь к ней и полюбишь ее. Она будет рада. И Текамсех будет рад за нее. А я, что я? «Яко преселник аз есмь у Тебе и пришлец, якоже вси отцы мои…» (Пс.38:12) , – вспомнил он из Давида. Наверное, потому, что именно этот стих прозвучал сейчас почему-то особенно грустно, словно как и было у него на душе.

Белый конь поднял голову и посмотрел на своего хозяина. Натаниэль улыбнулся.

– Ничего, Алмаз. Правда ведь, ничего?..

Он кинул куртку в траву и сел. Золотые солнечные лучи словно одевали мир в вечернее золото. Струилась река. Красивое, сильное животное с упругой шеей ударило копытом по воде. Полетели хрустальные брызги. Высоко-высоко поднималось небо. Наверное, когда-то о каком-то таком вечере и напишет ведь иеромонах Серафим (Роуз): «Какая восхитительная тишина (в августе 1960 г. на озере Бон Тэмп)! Изредка плеснет птица по воде или подаст голос в лесу. Легкая рябь бежит по озеру. Здесь пребывает Дух Божий, но не следует его отождествлять с самой природой, уподобляясь пантеистам. Чудо, открывшееся мне, так же внезапно может и исчезнуть – будто и не было этого прекрасного видения. Это ли не подтверждает христианское учение: возрадуйся красоте мира сегодня, благоговейно, в страхе Божием возблагодари Творца и не помышляй о дне завтрашнем, ибо завтра – конец света» [104] Из книги: иеромонах Дамаскин (Христенсен). Не от мира сего. Жизнь и учение иеромонаха Серафима (Роуза) Платинского. .

Когда-то он напишет. Так точно, так верно. А сейчас какой-то американский светлоголовый мальчишка просто вспоминал где-то у себя на душе: «Господи, Господь наш, яко чудно имя Твое по всей земли, яко взятся великолепие Твое превыше небес…» (Пс.8:1), «Услышит тя Господь в день печали, защитит тя имя Бога Иаковля…» (Пс.19:1)

Это была книга псалмов – великая, таинственная книга. Любая печаль и радость всегда укладывалась в ритм и слог псалмов Давида царя, любая печаль или радость приобретала через свое преломление в псалмах спокойную и сдержанную свою окраску. Любая печаль или радость – она становилась не главной. Главным была вечность. Главным становилось синее небо, зеленая трава… Главной становилась благодарность, только благодарность. Тогда просто. Все становилось просто. «Слава Богу за все».