Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

– Текамсех Крепкая Пантера раскрывает секреты дакотов тебе, Уинаки Первый Утренний Луч делится своими секретами с твоей матерью. Хорошая же у вас дружба, как я погляжу. Уинаки с Текамсехом словно забыли, что есть кровь дакотов и кровь бледнолицых, и только один Сколкз Крылатый Сокол и помнит все.

– Это уже неважно, Сколкз, – просто сказал Натаниэль. – Всем нашим секретам друг с другом уже и наступил конец.

Он встал и подошел к окну. Словно забыл про Сколкза. В каких-то своих мыслях взял лежавшую здесь книгу. Провел ладонью по переплету. Положил назад. И стоял, просто смотрел куда-то на ближний лес где-то вдалеке. «Возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает…» (Пс.54:23) Знакомые. Такие знакомые слова. Они теперь были с новым пониманием. А Сколкз тоже что-то вспомнил. Вспомнил про Уинаки.

– Бледнолицым мало наших лесов и прерий, нашей крови, они еще и отклоняют наших женщин от веры своих отцов, от наших тотемов. Что могла найти в этой книге моя Уинаки?

– Ты не поймешь этой книги, Сколкз, – заметил Лэйс. – Там нет закона мести.

– Это слишком гордые слова бледнолицего, когда он разговаривает с воином дакота, – сказал тот.

– Я не подумал. Прости, – Лэйс пододвинул книгу к нему.

Со всем своим пренебрежением ко всему, что было у бледнолицых, со всей своей ненавистью ко всей их жизни Сколкз Крылатый Сокол все-таки взял эту книгу осторожно и с уважением. Он почему-то понял, что ее просто нельзя взять в руки иначе. Святая Святых.

– Нет, – сказал он наконец, подняв голову. – Не знаю, что здесь нашла Уинаки, но я не понимаю. «Любите врагов ваших» (Мф.5:44), – сразу все понятно, что это неправильно.

– Это не то, что ты думаешь, Сколкз, – улыбнулся Натаниэль. – Это не значит, что ты должен кидаться на врага с обниманиями и целованиями. Это значит – поступать с врагами по справедливости. Как ты и сам помог мне ведь тогда на дороге. Кровь за кровь и жизнь за жизнь. И за друга, и за врага.

«Даждь кровь и приими Дух», – добавил он уже про себя. Сколкз бы не понял вслух. Но Сколкз или Текамсех. «Возлюби ближнего по указанию евангельских заповедей, – отнюдь не по влечению твоего сердца…» [111]

А Сколкз задумался. Только что прозвучавшие слова Натаниэля почему-то оказались очень близки его сердцу. Но в этой книге ведь все равно было слишком много такого, что он никогда не поймет и не примет.

– Ладно, – согласился Сколкз. – Вот только сейчас ты мне уже ничего не скажешь. «А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф.5:39). Я не думаю, что такое безумие вообще возможно. Дакота должен быть воин и защитник.

– Это так написано, чтобы люди не кидались друг на друга по поводу и без повода, как будто они не люди, а дикие волки. А когда ты должен быть уже воином и защитником, надо читать в другом месте: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13).

Сколкз вернул ему книгу. Но невольно не удержался от того, чтобы не выказать свою враждебность:

– Как-то у тебя все слишком складно получается, я всегда думал, что эта книга для детей и женщин, а ты все говоришь так, что она и для воина. Только тогда она не для тебя, – насмешливо взглянул он на него. – Тебе только и класть душу свою за друзей своих. Я хорошо помню, как легко тебя победил. Все равно, как если бы ты сразу взял да и сдался.

– Я не сдавался, – возразил ему Лэйс. – Ничего я не сдавался.

– Да и ладно, – заметил Сколкз. – Все равно ведь сидишь, унижаешься и оправдываешься передо мной, – добавил он.

Натаниэль посмотрел на него и уже ничего не произнес в ответ. Лишь глаза блеснули на мгновение щемящей сталью. Сколкз уловил его на собственных же словах. Жестоко и честно. Теперь нечего было сказать. Оправдание – на оправдание, мерзость – на мерзость? Он молчал. Вместе с невольной вновь вспыхнувшей обидой на Сколкза. Ему мало своего торжества, он еще и насмехается? Только он забыл, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. И забыл, что это ведь была его случайная победа. Все могло быть наоборот. Просто у всех и всегда бывают и победы, и поражения. Натаниэль собрался уже все это высказать вслух и просто уничтожить тогда хотя бы морально своего недруга. Но и все-таки только вздохнул и ничего не сказал. Говорить было нельзя. «Пусть он обижает, но ты не обижай. Слова его да будут для тебя упражнением в любомудрии. Если они не трогают тебя, это значит, что ты неуязвим. А если и страждет несколько душа, удержи прискорбное внутри себя. Ибо сказано: “во мне смятеся сердце мое” (Пс. 142, 4), то есть страсть не выказалась наружу, но усмирилась, подобно волне, разбившейся внутри берегов. Успокой свое лающее и рассвирепевшее сердце. Пусть страсти твои устыдятся присутствия в тебе разума, как резвые дети стыдятся пришествия достопочтенного мужа» [112].

– Хорошо, Сколкз Крылатый Сокол. Я услышал тебя, – наконец отозвался он.

Услышал. Опустил голову. «Больши сия любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя. Если кто услышит огорчительное слово, и будучи в состоянии отвечать таким же словом, преодолеет себя и не скажет, или, если кто, будучи обманут, перенесет это и не станет мстить обманщику, тот полагает душу свою за ближнего» [113].

Нат взял со стола книгу, словно был уже в комнате один. Наверное, так бы и прошел весь оставшийся вечер. Но Сколкзу не понравилась установившаяся тишина. И слишком озадачивало молчание Натаниэля. Он не знал, как когда-то сказал Антоний Великий : «Сын мой! великая слава – приобучиться молчанию. Молчание – подражание Господу нашему, Который “ничтоже отвеща, яко дивитися Пилату” (Мк. 15:5)». Зато знал Натаниэль. И решил уже молчать. Сколкз огляделся по сторонам и снова глянул на него. Неожиданно сам для себя вдруг подумал, что это, наверное, и правда очень правильные слова – «Любите врагов ваших…» Когда ненавидишь, то никогда ведь не замечаешь, что где-то переступаешь в своей ненависти грань мерзости и подлости и поступаешь так, как никогда бы не поступил, если бы увидел себя вовремя со стороны.

Наступившая тишина, наступившее молчание словно обличали теперь его, как будто он все ведь знал: «Фарисей! ты ведешь на казнь неповинного за преступление, которое ты сам для него вымыслил! Тебе принадлежит казнь, равно как и преступление! Неужели ободряет тебя то, что ученик Христов, подражая Христу, в молчании пьет чашу страданий, которую ты ему приготовил? Несчастный! устрашись этого самого молчания великодушного и таинственного. Как ныне ради Иисуса молчит последователь Иисуса: так на страшном, всеобщем суде возглаголет за него Иисус, обличит беззаконника, неузнанного людьми, и пошлет его в муку вечную. Фарисеи вымыслили преступления для Самого Богочеловека; они устроили для Него казнь; они купили Его кровь; они притворились непонявшими Его» [114].