Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

И Хелен не раздумывала: «Помяни, Господи, Давида и всю кротость его» (Пс.131:1) . Она просто подбежала к Сколкзу и со всех сил ударила его по плечу валяющимся здесь же рядом колчаном со стрелами. Сколкз как раз наклонился к каноэ и это получился очень хороший удар. «Очень хорошая месть», – подумала Хелен. Она не успела подумать ничего больше, потому что перед Сколкзом уже стоял Натаниэль. И потому что Сколкз выпрямился, посмотрел на нее и заметил:

– Никогда не мешайся в дела воинов, женщина.

– И вмешалась, и буду мешаться, – звонко и бесстрашно воскликнула она в ответ. – Не тебе указывать, что мне делать, Сколкз Крылатый Сокол.

Сколкзу тоже не потребовалось много раздумывать над своим ответом:

– У тебя слишком глупый язык, чтобы подумать о тебе, что ты сестра Маленького Сына Волка.

– А ты слишком презренный и мстительный индеец для того, чтобы быть воином дакотов, – зазвенел голос Хелен.

– Перестань, Нелл, – подошел к ней Натаниэль. – Некогда. Нам всем уже пора. Потом.

Но бесполезно. Все было бесполезно. Она не слышала.

– Отстань, Нат, – повернулась к нему сестра. – Я не с тобой сейчас разговариваю.

– У тебя нет уважения даже к своему брату, и ты хочешь что-то доказать мне? – усмехнулся Сколкз. – Впрочем, чего другого еще можно ожидать от белой леди.

– Зато я теперь тоже знаю, чего ожидать от честных и смелых дакотов! Это последняя подлость, так ненавидеть своего товарища, который ничего тебе не сделал.

– Он не сделал, сделали другие, – холодно уточнил Сколкз.

– Он не может отвечать за всех. Он живет сам за себя, как понимает, так и живет, а ты лучше посмотрел бы на себя, сколько у тебя подлости и мерзости в этой твоей ненависти! А еще хочет называться великим воином дакота! Подумать только, думает, что он может быть лучше и храбрее всех! Что же, надейся, Сколкз Крылатый Сокол! Все равно у тебя никогда ничего не получится.

– Хелен! – сказал Лэйс. – Или тогда ты, Сколкз Крылатый Сокол! Хватит!

Его голос на этот раз перекрыл голоса их обоих. Сколкз повернулся. Он все-таки не знал Маленького Сына Волка. Этого Натти Лэйса, который всегда молчал. И который молча глотал боль, и слезы, и обиды, если так случалось. Но, может быть, именно поэтому и нельзя было сейчас не услышать и невольно не послушать этого неожиданно звучного, непреклонного и стального голоса. Хелен тоже умолкла. Яростная, как тигрица, она ведь тоже привыкла к другому Нату. «Не воспрекословит, не возопиет и никто не услышит голоса Его» (Мф.12:19)… Но Сколкз не знал. «Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время молчать, и время говорить…» (Еккл. 3:1,7) Душу свою за друзей своих. И за друзей, и за врагов.

Только Сколкз уже справился со своей мимолетной озадаченностью.

– А если я тебя не послушаю, Маленький Сын Волка? – заметил он, презрительно и небрежно. – Кто ты такой, чтобы мне тебя слушать?

– Тогда посмотрим, – решительно, но уже своим обычным, прежним тоном отозвался Нат.

Он все сказал. И снова уже молчал. « Вси бо согрешиша и лишени суть славы Божия» (Рим.3:23) . Нат знал. И молчал. Он просто вырос таким. Как-то самим собой. Какой-то такой характер. И тогда он молчал. Как будто все знал: «Относительно ближних руководствуйся следующим наставлением преподобного Исаака Сирского : «Пусть лучше признают тебя невежею, по причине неспособности ума твоего к прекословию, а не премудрым за бесстыдство твое и дерзость. Обнищай для смирения, – не будь богат для дерзости». «Силой добродетелей твоих, а не словопрением твоим обличи противоучащих тебя. Кротостью и тихостью уст твоих загради уста и принудь умолкнуть бесстыдство непокорных. Обличи невоздержных благородством жития твоего и разрешенных чувствами – стыдливостью очей твоих», – учит Божественное слово, учит и Божественное молчание» [118].

Уинаки взяла Хелен за руку:

– Я знаю своего Сокола, Нелл. Он не тронет его. Сейчас – не тронет. Сейчас мирное время. А он под защитой Текамсеха. Моего брата. А я – Уинаки Первый Утренний Луч. Я с тобой. И с Соколом. А с Натом – Господь. Все хорошо, Нелл. И потом, твой брат очень хорошо дерется. Но этой драки не будет.

Хелен едва ли слышала ее. Она стояла, а жгучие слезы возмущения и горя накипали на глазах, слезы отчаянного, безутешного горя, которое не слышит никаких сочувственных и дружеских слов, которое – просто горе. И ярость.

Сколкз и правда пожал плечами и отступил. Потому что – не сейчас. Сейчас все-таки мир. И все свои. И этот Маленький Сын Волка – еще и товарищ Текамсеха. Друга и брата Текамсеха.

Натаниэль сел на днище перевернутого на берегу каноэ. Сколкз так и не успел спустить его на воду. А теперь сосредоточенно и серьезно проверял стрелы в колчане и осматривал лук. Словно это сейчас было самое важное занятие. Уинаки села рядом. Рядом со Сколкзом. Нат отодвинулся. И повернулся.

– Знаешь, а ты ведь сестра Текамсеха, – сказал вдруг Натаниэль. – Передай ему мое приветствие и мою память навсегда о нашей дружбе. От его друга Маленького Сына Волка. А то я ведь совсем не подумал сказать Сколкзу Крылатому Соколу. Но сейчас уже не время.

Сейчас правда было уже не время. Маленького Сына Волка просто не было на этом берегу. Не было вообще в мире. Сколкз решил так.

– Хорошо, – согласилась она.

Он улыбнулся. Уинаки улыбнулась тоже. Любимый, единственный сын в своей полной любви семье. В семье, где помогают друг другу, стоят друг за друга, где всегда помнят, надеются, верят. Она посмотрела на него и перевела взгляд на свои мягкие, нарядные, украшенные бахромой и бисером сапожки. Она когда-то любила его? Она любит Сколкза Крылатого Сокола. Мэдилин была права. Это была не любовь. Она все придумала себе сама. Прямо как это можно ведь прочитать в Святом Евангелии: «Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ин.12:40). А золотые вечерние солнечные лучи заливали мир. Только все-таки очень хорошо, что мальчики дружат с мальчиками, и девочки – с девочками, невольно подумала Уинаки. Наверное, так всегда ведь можно влюбиться. Лучше просто держаться подальше. Все ведь сказано и передано святыми Отцами: «Смерть, одна смерть вполне освобождает даже святых Божиих от влияния на них греха. Бесстыдны страсти: могут восстать они и в лежащем на смертном одре. Даже на смертном одре невозможно прекратить бдительности над собою. Поверь бесстрастию тела твоего тогда, когда оно уляжется во гроб» [119]. Когда-то будет новое небо и новая земля. Там, все там. Любовь к своему мужу. И дружба к Нату. Тогда уже все будет – любовь. «В воскресение бо ни женятся, ни посягают, но яко Ангели Божии на небеси суть» (Мф.22:30).