Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Когда-то Нат в своей синей форме капитана встанет перед собранием дакотов. Сколкз узнает по прошлой памяти это его молчание. Которое вот так может ведь быть громче всяких слов, громче любого крика. Вопиющим обличением несправедливому приговору. Только Сколкз не будет уже вчерашним ребенком и задавит это обличение в своей совести своей ненавистью. Но сейчас он все-таки не смог.

– Ты обиделся, Маленький Сын Волка? – прервал он его молчание.

Лэйс поднял на него уже прежний спокойный взгляд:

– Я должен был обидеться? – заметил он.

– Не знаю, – согласился Сколкз. – Но я не должен был говорить таких слов. Я все-таки пришел сегодня не как враг, а как друг. Давай книгу обратно, и будем читать дальше.

Глаза Натаниэля блеснули загадочным, таинственным светом:

– Ты не обидишься и не накинешься на меня сразу же с местью, если я тебе прочитаю сейчас что-то вслух?

– Нет. Обещаю. Слово прерий.

– Тогда слушай. Здесь написано: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями» (Мф.7:6).

– Это очень хорошо сказано, – невольно согласился Сколкз. – Побольше бы таких слов. Тогда, наверное, я бы понял эту книгу.

Натаниэль пододвинул к нему и блюдо с нарезанным пирогом.

– Возьми еще, Сколкз. У моей мамы всегда очень вкусно получается. Ты ведь просто никогда не был у меня.

Наверное, он забыл, что они враги. Сколкз тоже мог бы быть его товарищем. Недаром же он был другом Текамсеха. Друзья все равно ведь всегда чем-то похожи друг на друга. Сколкз и сам забыл о своей вражде. Но стук ворот и топот копыт, звонкие девичьи голоса прервали тишину. Сколкз поднял голову. Святое Евангелие закрылось. Святое Евангелие легло на стол. Святое Евангелие закрылось и словно растаяла, исчезла призрачным миражом вдруг коснувшаяся сейчас его сердца невольная дружба к Натаниэлю.

– Мне жаль, Натти Лэйс, – помолчав, сказал Сколкз, в первый раз в жизни назвав его этим уменьшительно-ласкательным именем, каким его обычно звали друзья. – Мне жаль, Шон Маинганс, Маленький Сын Волка. Но я был твоим врагом и всегда останусь им.

Он встал. Натаниэль тоже. Спокойный и серьезный. Сделал легкий полупоклон в его сторону.

– Ты говоришь, Сколкз Крылатый Сокол, – заметил он.

Веселые, беззаботные Уинаки с Хелен бросили своих лошадей у коновязи и направились к дому. Натаниэль со Сколкзом вышли к ним навстречу, и уже невольное замешательство сменило недавнюю радость подруг. А Сколкз подошел к своей жене:

– Уинаки, пока ты гостила у своей названой сестры, в племени произошло много событий. Дакота решили оставить эти места и уйти дальше в прерии. Я пришел за тобой, пойдем, Уинаки.

Уинаки посмотрела на Хелен, на вышедшую Мэдилин. Вот так все разом вдруг и меняется в жизни. Когда все уже вдруг вот так – только печаль в глазах и молчание, молчание, потому что эту печаль не выразить ведь словами. Только объятия. Только обычные прощальные фразы. Только блестящие от навернувшихся слез взоры.

– Но я оставила свою лошадь в поселке, я ведь не знала, – вспомнила Уинаки. – Здесь ведь совсем недалеко. Ты забыл мне ее привести, Сколкз. И где же тогда твоя? Я не вижу и твоей.

– Я тоже пришел так, – успокоил ее Сколкз. – Потому что лошади нам сейчас не нужны. Мы возьмем лодку и поплывем по озеру, потому что остальные дакота уже в пути, и я решил, что так мы нагоним их быстрее. Мы с тобой просто пристанем как раз туда, где они и остановятся нас подождать. Я договорился.

Хелен взяла Натаниэля за руку.

– Пойдем, Тэн, – заметила она. – Хотя бы до реки. Мы ведь больше никогда, наверное, не увидим друг друга.

И они пошли. Сколкз с Уинаки впереди, они следом, через луг, через зеленую траву, под высоким, бездонным и словно бы хрустальным небом. Натаниэль почему-то подумалось, что когда-то это уже было. Когда-то он уже шел вот так, под таким же небом и с таким же чувством грусти и бессмысленности всего на свете. Потом он вспомнил. Это просто была книга Екклесиаста. Это он просто читал в ней. «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – всё суета!» (Еккл.1:2)

Река блеснула за зарослями. Они пришли. Уинаки с Хелен тихонько переговаривались между собой в стороне, Сколкз отыскал на берегу запрятанное каноэ и собирался уже спустить его на воду, но остановился и посмотрел на Натаниэля так, словно они были здесь одни. Он забыл в этот миг про двух девушек где-то там, за спиной.

– Это неправильно, – сказал он. – Мы больше не увидим друг друга, и, значит, никакой мести у меня не получилось. Нам нужен поединок, – закончил он.

– Это будет очень глупая месть, – заметил Натаниэль.

– Может быть, – заметил тот. – Но Сколкз Крылатый Сокол думает по-другому.

Лэйс вспомнил. Текамсех. Текамсех Крепкая Пантера. Так что же тогда его дружба с Текамсехом? Когда-то Текамсех сказал, что не хочет никаких кровей между своими друзьями. Сказал о своем бледнолицем друге и о Сколкзе Крылатом Соколе. Текамсех не может сейчас встать между ними. Он бы встал. Но Текамсех где-то там, уже далеко в прериях, и они с ним, наверное, никогда не увидятся больше. Только дружба всегда остается. Верностью своему другу. Через все расстояния и дали. Когда лучше цена своей собственной крови, но не цена предательства.

Серо-голубые глаза Натаниэля просквозили на мгновение сталью. Он шагнул вперед:

– Нам не нужен поединок. Вот он, я. Можешь бить.

– Показываешь свою смелость? – насмешливо отозвался Сколкз.

– Нет, – вздохнул Натаниэль.

– На что же тогда надеешься? – заметил в ответ тот.

«Ни на что», – с обреченной тоской подумал Нат. И вспомнил.

– Ты давал слово Текамсеху, – произнес он. – Я все сказал. Решать тебе.

Сколкз замахнулся. Но это не был настоящий удар. Раскрытая ладонь лишь слегка скользнула краем по светлой голове. Индеец снова занялся каноэ.

– Уйди, Маленький Сын Волка. Сгори, но уйди, – бросил он в его сторону.

Подбежали девушки. – «Поражать еще не значит быть суровым, и щадить не значит быть кротким; кроток тот, кто и может переносить нанесенные ему самому оскорбления, и защищает несправедливо обижаемых, и сильно восстает против обижающих – напротив, кто не таков, тот беспечен, сонлив, нисколько не лучше мертвого, а не кроток, не скромен. Не обращать внимания на обижаемых, не соболезновать несправедливо страждущим, не гневаться на обижающих – это не добродетель, а порок, не кротость, а беспечность» [115].

«Так и Давид и Моисей были мужи кроткие. О первом Писание говорит: “Помяни, Господи, Давида и всю кротость его” (Пс.131:1) , также и о Моисее: “Был Моисей кроток зело паче всех человек сущих земли” (Числ.12:3) . И однако, эти мужи, кротчайшие из всех, были строжайшими из всех. Впрочем, если желаете, скажем наперед об их кротости. Блаженный Давид, неоднократно улавливая Саула и имея возможность умертвить его, не наложил на него руки; когда и другие советовали ему умертвить, он пощадил Саула и укротил свой гнев. Также когда Семей столько оскорблял его и смеялся над его тогдашним несчастьем и когда военачальники хотели догнать и убить дерзкого оскорбителя, то какие произносит он слова, исполненные всякой мудрости! (см.: 2Цар. гл. 16) Равно и об отцегонителе и бесстыдном юноше как он просит своих военачальников? “Пощадите ми, – говорит – мне отроча Авессалома!” (2Цар.18:5) ! И вначале, когда он разговаривал с братьями своими, негодовавшими и завидовавшими будущей его победе, представь, как он кротко отвечает: “Несть ли речь” (1Цар.17:29) [116]. А Моисей? Послушай, что говорит он о тех, которые бросали в него камнями и хотели умертвить его, если бы могли: “Аще убо оставиши им грех их, остави: аще же ни, то изглади мя из книги в нюже вписал еси” (Исх.32:32) . Также, когда другие возбуждали в нем ревность и хотели раздражить его, он произносит следующие любомудрые слова: “Кто даст всем людем Господним быти пророки?” (Числ.11:29) ? Также за сестру свою, порицавшую его, какую он возносит молитву! (Чис.12:13) И во многих других случаях можно видеть кротость его. Когда, например, возбранено было ему войти в Землю (Обетованную), в Палестину, он со всею кротостью беседует с иудеями. И однако, этот кроткий муж нашел справедливым, чтобы Дафан, Авирон и Корей, восставшие против священства, были поглощены землей, а другие, принесшие чуждый огонь, были сожжены. И кроткий Давид поразил Голиафа, прогнал войско и одержал победу» [117].