Нелли Шульман - Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая

Она подбросила угля в камин. Поставив на медную треногу кофейник, девушка, как была, обнаженная — устроилась в кресле.

Констанца открыла шкатулку орехового дерева. Взяв письмо, увидев его ровный, изящный почерк, она улыбнулась: "Сочту за честь давать вам уроки химии, — томно сказала Констанца, почесывая коротко стриженый затылок.

— Антуан, — она, на мгновение, прижала бумагу к щеке, вспомнив едкий, щекочущий нос запах кислот, и его веселый голос: "Все правильно, мадемуазель ди Амальфи, поджигайте, не бойтесь. Сейчас она задымится".

Эпсомская соль, насыпанная горкой на металлическую сетку с длинной ручкой, загорелась. Лавуазье легким, точным движением погрузил ее в чан с водой. Констанца увидела яркую вспышку и ахнула.

— Тут есть металл, несомненно, — заметил химик. "Месье Корнель привез мне образцы магнезита из Штирии и Силезии — это, — он указал на мокрые, обгоревшие остатки соли, — и магнезит — близкие родственники. Надо подумать, как его выделить, — он вздохнул. Констанца посмотрела на сильную, покрытую шрамами руку: "Месье Лавуазье, я даже не знаю, как вас благодарить, за то, что вы согласились со мной заниматься. Для меня это очень, очень важно".

— Ну, — Антуан все смотрел на нее. Констанца подумала: "У него шрам на лбу, под волосами. Почти не заметно, конечно. Это после какого-то взрыва в лаборатории, дядя Теодор мне рассказывал".

— Ну, — повторил Лавуазье, улыбаясь, — мне тоже, мадемуазель ди Амальфи, приятно, когда о производстве, о химии — пишет человек, который в этом разбирается.

Констанца захлопнула свою тетрадь, и, смело взглянула в его синие глаза: "Мне это важно, месье Лавуазье, потому, что я вас люблю, и хочу быть рядом с вами — всегда".

Он не поцеловал ее сразу, — он подпер кулаком подбородок, и уселся на краю большого, заваленного бумагами, заставленного ретортами стола: "Я ведь женат, Констанца. Мари-Анн со мной уже семнадцать лет, она мой ассистент, мой помощник…, я никогда не уйду от нее. Ты должна это знать, — Констанца заметила на его лице какую-то горькую, мимолетную тень. Тряхнув головой, оправив сюртук, девушка взяла его за руку.

— Я все понимаю, Антуан, — она поцеловала следы от ожогов, каждый, медленно проведя губами по его руке, — все понимаю, и никогда не попрошу у тебя больше того, что ты решишь мне дать. Констанца подняла голову. Он, притянув ее к себе, усмехнулся: "Я тебя почти на голову ниже, между прочим".

— Это, — ответила девушка, обнимая его, — вовсе не препятствие, мой любимый гений.

Констанца выругалась — бурая жидкость вырвалась из-под крышки кофейника и потекла в камин. Она схватила из корзины ношеную льняную рубашку. Сняв кофейник с огня, налив полную чашку, девушка блаженно задрала ноги на стол.

— Яйца, — хмыкнула Констанца, глядя на оловянную кастрюльку, что стояла на каменном полу комнаты, у камина. "Яйца у меня неплохо стали получаться, всего три кастрюли пришлось выбросить".

Она подтянула к себе поближе шкатулку для сигар. Закурив, отхлебывая горький, густой кофе, Констанца взяла свой блокнот. "Дорогой месье Констан, — читала она письмо, — я с удовольствием изложу свои мысли для читателей The Times. Прилагаю свой перевод "Оптики" Ньютона на французский язык. Уверен, что он вас заинтересует. Жду вас в четверг, 12 октября, у себя в комнатах, рю д’Анжу Дофин,6, третий этаж. Приходите после завтрака. С искренним уважением, Жан-Поль Марат".

Констанца полистала "Оптику". Зевнув, она записала в своем блокноте: "Спросить у него об опытах с преломлением света в мыльных пузырях".

— А вообще, — она потянулась и прошла в чулан, пристроенный сбоку от комнаты, — вообще надо, чтобы он звал к бунту, обещал пролить кровь монархов…, Читатели от такого придут в восторг. Констанца вылила воду в медный таз. Взяв кусок миндального мыла, поежившись, она опрокинула на себя еще одно ведро.

— Рю д’Анжу Дофин, — пробормотала она, выходя из подъезда, посылая воздушный поцелуй какой-то девчонке, что мела мостовую перед только открывшимися дверями лавки. "Тут совсем недалеко. У тети Марты отлично кормят по утрам. Дядя Джон не может жить без бекона, и кровяной колбасы. У них и позавтракаю".

Констанца, насвистывая, свернула к рю Мобийон. Девчонка, так и стоя с метлой в руках, с тоской посмотрела вслед красивому, высокому, стройному юноше, в безукоризненном, темно-синем сюртуке.

Дверь квартиры на набережной Августинок приоткрылась. Невысокий, крепкий, коротко стриженый человек, неприветливо сказал, оглядывая Робеспьера с головы до ног: "Просители принимаются по расписанию, вывешенному у подъезда. Извольте спуститься и ознакомиться, месье".

В передней было тихо, пахло розами. Робеспьер увидел, как второй охранник, — близнец первого, — опустив газету, внимательно его рассматривает.

— Я к мадемуазель де Лу, — обаятельно улыбнулся Робеспьер, — я был тут в гостях, на прошлой неделе, и обещал ей принести почитать свою рукопись. Меня зовут Максимилиан Робеспьер, депутат Генеральных Штатов, из Арраса. Вот моя визитная карточка, — он протянул квадратик атласной бумаги. Дверь захлопнулась с обещанием: "Ждите".

— Из Арраса, — вздохнул Робер. Франсуа сварливо сказал: "Следующим летом они все сюда, понаедут, провинциалы. Хотя этот, — он кивнул на дверь, — видно, что в Париже пожил. В его Аррасе ему бы сюртук так не сшили. Обыскать его надо будет, не нравится мне его лицо, — Франсуа поднялся и вразвалочку пошел в гостиную.

Жанна сидела на бархатной кушетке у окна, с вышиванием в руках. Легкий ветер шевелил белокурый локон на виске. Она подобрала под себя маленькие, в домашних, сафьяновых, цвета лаванды туфлях, и шепотом считала стежки.

— Оставь, — как всегда, сказал себе Франсуа. "Брось, даже и не думай о ней. Ты кто такой? Бывший вор, убийца, а теперь — охранник. Хорошо еще, что читать и писать умеешь, а к мадемуазель Жанне депутаты ходят. Не для тебя она".

— Мадемуазель Жанна, — он откашлялся, — там к вам месье Робеспьер пришел, принес рукопись почитать, как он говорит. Звать его? — Франсуа протянул ей визитную карточку. Жанна, отложив вышивание, кивнула.

— У него глаза красивые, — подумала Жанна, когда Робеспьер склонился над ее рукой. "Как у Питера, только светлее. Как небо. Одевается он очень изысканно, сразу видно, отличный портной на него шьет".

— Мадемуазель Бенджаман отдыхает, она после спектаклей только к обеду встает, — улыбнулась Жанна. "Спасибо, месье Робеспьер, что нашли время зайти".

— Что вы, — он устроился на стуле и протянул ей несколько перевязанных бечевкой тетрадей. "Вот моя статья, о будущем государственном устройстве Франции. Я был бы очень рад, если бы вы прочли ее и высказали свое мнение, мадемуазель де Лу".

Жанна покраснела: "Но я в этом совсем не разбираюсь, месье Робеспьер".