Нелли Шульман - Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая

Она поднялась, и, выпустив дым, присела на подоконник.

— Месье Марат пожалеет, что на свет родился, — спокойно подумала Констанца. "Только никому, ничего нельзя говорить — ни дяде Теодору, ни дяде Джону, ни уж, тем более, Антуану. Незачем из-за этой мрази рисковать жизнями хороших людей. Они же, наверняка, узнав о таком, вызовут его на дуэль. А если…, - она замерла, и, помотала головой: "Не обманывай себя. Ты же все знаешь. Ты не зря с тетей Эстер и ее книгами росла, не зря дядя Питер разрешал тебе брать любые тома из библиотеки. Ты все знаешь, Констанца. У тебя может быть ребенок. Это же было не так, как с дядей Теодором…, - она всем телом, вспомнила темную комнату, и его нежный, тихий шепот: "Тео, любовь моя, счастье мое, наконец-то, я не верю, не верю…"

Констанца вытерла слезы с глаз и неожиданно для себя самой улыбнулась: "Хорошо, что я у Изабеллы не стала спрашивать — что в таком случае делать".

В спальне пахло розами. Изабелла сидела, подвернув под себя ноги, на шелковых подушках, разбросанных по полу. Она затянулась кальяном, и, передав наконечник слоновой кости Констанце, — разлила по бокалам остатки вина.

— И ты до двадцати семи лет не знала — откуда дети берутся? — зачарованно спросила Констанца, раскуривая кальян.

Изабелла выпила, и хихикнула: "Откуда мне было, дорогая? Отец умер, как мне еще пятнадцати не исполнилось. Пьетро священником был, и в любом случае — мы не встречались, как он обеты принял, а на статуях не нарисовано — что там у них внутри. В Марокко, как ты знаешь, я, кроме папы — десять лет вблизи никого не видела".

— Ну, — протянула Констанца, — ты же могла, например, в библиотеку сходить, взять книгу, почитать…

Изабелла горько усмехнулась: "Это дядя Питер тебе разрешал читать, все, что ты хотела. Пойди, попробуй, в библиотеку Британского музея, в платье. До сих пор женщинам не все книги выдают. А ты у тети Эстер даже анатомический атлас видела, и названия мышц на латыни выучила".

Констанца положила руку в маленькую ладонь мачехи: "Так тебе папа рассказал, о детях?"

Изабелла кивнула и, подвинувшись, обняла ее. "А тебе и рассказывать ничего не надо, видишь, — шепнула женщина, — ты все сама знаешь".

Констанца все сидела, глядя на медленно затухающий закат, вдыхая ветер с реки. Вокруг шпилей аббатства кружились птицы, забили колокола, и она услышала, как откликается им звонница церкви Сен-Сюльпис.

— Все да не все, — девушка сплела пальцы. "Может случиться так, что понадобится, — она поискала про себя слово, — избавиться от этого. Через пару недель станет понятно. А куда идти? — Констанца посмотрела на пустынную улицу внизу. "Тетя Тео и тетя Жанна о таком и не слышали, наверное. Они и замужем никогда не были, и детей у них нет. Остается тетя Марта, — девушка тяжело вздохнула. "Она добрая, она поймет".

— Все, — приказала себе Констанца, вставая, усаживаясь за стол. Она взяла тетрадь и тут же, брезгливо, выпустила ее из рук.

— Надо закончить статью, — сквозь зубы сказала Констанца. "Расшифруешь, напишешь и пошлешь ему на согласование. Было бы хорошо еще раз к нему прийти, месье Констаном, но я не могу, не могу, — она уронила голову на стол и коротко, по-звериному, взвыла.

Успокоившись, она очинила перо. Окуная его в серебряную чернильницу, Констанца стала быстро писать: "Народный трибун, глашатай нужд рабочих масс, месье Жан-Поль Марат встретил вашего корреспондента в своей скромной, заполненной книгами квартире. "Стыдно окунаться в роскошь, когда бедняки Франции голодают, — сказал мне месье Марат…."

Констанца закинула голову назад, стараясь не закапать слезами бумагу. Подышав, сглотнув, она продолжила работать.

Двери лаборатории были заперты. Лавуазье, усевшись на стол, прижав к себе Констанцу, озабоченно спросил: "Что случилось? Ты сегодня сама не своя. Дома что-то, в Англии?"

— Сказать ему, — подумала Констанца, уткнувшись лицом в его крепкое плечо. "Не смей, ты видела, как тот подонок стреляет. Антуан посчитает своим долгом вызвать его на дуэль, нельзя рисковать жизнью великого человека".

— Устала, — она почувствовала его руку, что поглаживала ее рыжие волосы, и обняла его: "Устала, много работы. Только интервью с Маратом доделала, как пришло письмо от Уолтера, моего редактора — читатели хотят видеть серию статей о достижениях промышленности. Так что я еду на фарфоровые мануфактуры — в Севр и Лимож".

— Я тебе дам рекомендательные письма, я знаю тамошних директоров, — Лавуазье нежно поцеловал ее. Констанца, потрепав его по белокурой, коротко остриженной голове, развязывая пояс своего холщового передника, улыбнулась: "Я через две недели и вернусь уже, Антуан".

— Я буду скучать, — Лавуазье посмотрел в темные, большие глаза: "Господи, а я ведь и вправду люблю ее, эту девочку. Констанцу. И Мари-Анн — тоже люблю. Вот же угораздило, на старости лет".

— Иди сюда, — велел он, и, поднес ее руку к губам: "Потом мы сможем уехать, Констанца. Дня на три, в деревню, на Сене. Там совсем глухое место, нас там никто не узнает. И тогда…, - он ощутил прикосновение ее нежных губ и шепнул: "Ты даже на вкус, как чернила. Опять перья грызла".

— И тогда все будет хорошо, — твердо сказала себя Констанца, целуя его. Она посмотрела на сланцевую доску, — названия химических элементов были написаны в столбик, таблицей, и спросила: "Что это?"

Лавуазье покраснел и махнул рукой: "Так, бесплодные попытки как-то их классифицировать, выстроить…, Пока ничего не получается".

— Получится, — уверенно сказала Констанца, отгоняя от себя то, что вставало перед глазами, — смуглое, искаженное лицо, и его шепот: "Не ломайся, ну!"

— Непременно получится, Антуан, — повторила она, замерев в его руках, не двигаясь, слыша, как бьется его сердце.

Жанна сняла шелковую, с большими полями, украшенную цветами шляпу. Встряхнув белокурыми локонами, оглядевшись, женщина улыбнулась: "У вас очень мило, месье Робеспьер. Только табаком пахнет, — она сморщила нос.

В гостиной, — с натертым, блестящим паркетом, — было чисто, ветер из раскрытого окна чуть шевелил вышитое покрывало на кушетке.

Мужчина развел руками: "Я стараюсь курить поменьше, но, сами понимаете, за работой не всегда получается. От вас фиалками пахнет, мадемуазель де Лу, — он все смотрел на нее, — это мой любимый запах. Моя матушка их выращивала, фиалки. Она умерла, когда мне шесть лет исполнилось, — он погрустнел и добавил: "У нас в Аррасе был домик, прямо на реке, и очень красивый сад. Я до сих пор помню, как матушка срезала цветы, у нас они всегда в гостиной стояли".

— Как тут, — тихо сказала Жанна, указав на фарфоровую вазу на камине. "Тоже фиалки, месье Робеспьер. Спасибо вам".

— Питер мне не дарил цветов, — вспомнила она. "Месье Корнель каждую неделю Тео белые розы присылает, а мне — никто никогда не дарил цветов. Только Максимилиан".