Нелли Шульман - Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая

— Мне важно знать, что вы думаете, мадемуазель де Лу, — упрямо сказал он, не отводя от нее глаз. "Важно, потому что…, - Робеспьер махнул рукой и пробормотал: "Впрочем, вам это неинтересно. Я могу надеяться? — он все смотрел на нее — просительно, умоляюще. "Что вы прочитаете?"

— Конечно, — Жанна, потянувшись, взяла с кушетки красивый, в вышитой обложке, блокнот. "Приходите в пятницу к завтраку, месье Робеспьер, — попросила она, — но, к сожалению, мадемуазель Бенджаман на три дня уезжает в Версаль, по приглашению их величеств. Вы не сможете с ней увидеться".

— Я смогу увидеться с вами, — коротко ответил Робеспьер. Поцеловав ее руку, мужчина вышел. Жанна прижала ладонь к горящей щеке: "Да что же это? Неужели я ему нравлюсь? Господи, да не может быть такого, он депутат, писатель, а я кто?". Она вздохнула. Повертев в руках вышивание, женщина ласково проговорила: "Месье Максимилиан. Красивое имя".

— Отлично, — похвалил себя Робеспьер, спускаясь по лестнице. "Пара завтраков, пара встреч в саду Тюильри — и можно приглашать мадемуазель Жанну на чашку кофе. Только с Жан-Полем надо договориться, и в комнатах прибрать, — он поморщился, вспомнив холостяцкое, пропахшее табаком запустение. "Уложить ее в постель, пусть она забеременеет, тогда мадемуазель Бенджаман выгонит ее на улицу, как блудливую кошку. Туда ей и дорога, — Робеспьер вышел на набережную Августинок и обернулся — женщина, стоя на балконе, махала ему рукой.

— Можно не улыбаться, — холодно решил он, — все равно далеко, не увидит.

Он помахал в ответ, и усмехнулся: "Выгонит, конечно. И будет лечить разбитое этой дрянью сердце. Я как раз и предложу мадемуазель Тео лучшее лекарство".

Он посмотрел на громаду дворца Тюильри на той стороне реки и твердо сказал: "Так и будет".

— Месье Марат, — юноша закрыл свой блокнот, — спасибо вам за интервью, дня через два я его пришлю на утверждение.

Констанца оглядела неуютную, с высокими, белеными потолками комнату и улыбнулась: "Я был бы вам очень благодарен, если бы вы дали мне почитать гранки той статьи, о которой вы говорили — преломление солнечного света. Читатели всегда заинтересованы в оптике, — она посмотрела на мужчину искренними, большими, темными глазами.

— Красивые у него глаза, как у той, — Марат почувствовал, что краснеет, — мадемуазель ди Амальфи.

— Они у него, наверняка, в библиотеке, — холодно подумала Констанца, дымя сигаркой. "Вот и славно, пока он будет за ними ходить, я посмотрю — что там за письма у него лежат. Он осторожен, ничего опасного не говорит. Наверняка, там, — она незаметно взглянула на стол, — все это есть.

Едва Марат вышел, девушка легко, неслышно вскочила и открыла папку испанской кожи. Наверху лежал листок бумаги. Она, бросив на него один взгляд — расплылась в улыбке. "Просит мадемуазель ди Амальфи о встрече, — хмыкнула Констанца, вернувшись в свое кресло.

— Отлично. Поводим за нос месье Марата, вотремся к нему в доверие, можно даже позволить пару поцелуев, — и мне удастся узнать о планах радикалов по свержению монархии. Газета за такой материал меня озолотит.

Марат проводил журналиста. Вернувшись в кабинет, он повертел в руках письмо. "Мадемуазель Констанца из богатой семьи, — он вспомнил роскошное платье девушки. "Родственница герцога все-таки. И она молода, не знает жизни. Ее соблазнить — легче легкого. Еще лучше — если она забеременеет. Жениться, получить приданое…, - Марат, на мгновение, закрыл глаза:

— Тогда я смогу издавать свою газету. "Друг народа", — вот как я ее назову. Наконец-то я получу свою трибуну, и революция — тоже.

Он огладил перед мутным зеркалом темные, побитые сединой, волосы и улыбнулся: "А все мои враги — станут врагами народа. В первую очередь, — он подмигнул себе, — месье Корнель".

Констанца облокотилась на деревянный прилавок тира, и вскинула пистолет: "Я отлично стреляю, месье Жан-Поль, сейчас вы в этом убедитесь".

В Булонском лесу было людно, по усыпанной мелким гравием дорожке ехали роскошные экипажи. Констанца прицелилась: "Еще не хватало, чтобы тетя Марта с Элизой меня увидели, с этим…, - она смахнула со лба прядь белокурых волос, что выбилась из высокого парика, — и выстрелила.

— У мадемуазель очень верный глаз, — одобрительно сказал хозяин тира. "Пожалуй, даже вернее, чем у месье, — ухмыльнулся он.

— Тут мы с Иосифом и стреляли, — вспомнил Марат. "Как это он мне написал: "Я не считаю революцию панацеей от всех бед, и не собираюсь в ней участвовать. Я врач, и давал клятву лечить людей, а революций без крови не бывает. Слабак, — Марат поморщился. "Тем более он в Америку уезжает, на год, а то и больше. Да и вообще, жена, дети — все это отвлекает от исполнения долга перед народом".

Он посмотрел на стройную, в синем шелке, спину Констанцы и поправил себя: "Конечно, если муж действительно глава семьи, то он заставит своих домочадцев ему подчиняться. Это как государство — его лидеры должны действовать сильной рукой, и не бояться жестких мер. Народ не знает своего блага, его нужно привести к процветанию, — Марат усмехнулся и достал блокнот. "Надо это записать, пригодится".

Констанца обернулась и капризно велела: "Теперь ваша очередь, месье Марат, докажите, что вы мужчина".

— Я тебе докажу, — усмехнулся он, принимая пистолет. "Докажу так, что ты и опомниться не успеешь, как окажешься с кольцом на пальце. А я — с твоими деньгами в кармане. Венчаться придется в провинции, в Париже как-то неудобно, у меня репутация атеиста. Ничего, — он тремя точными выстрелами сбил мишени. Констанца восторженно захлопала в ладоши.

Они вышли из тира, в яркий, свежий осенний день. Констанца покрутила на плече зонтик из темно-синих, в тон платью, кружев. Парик украшали серебряные, с бирюзой гребни. Марат подумал: "Странно, она следует моде, а до сих пор носит парики. Мы уже вторую неделю встречаемся, я же вижу — это не ее волосы. Должно быть, болела, и остригла их".

— Месье Марат, — небрежно сказала Констанца, — а почему вы враждуете с месье Корнелем? Мы позавчера играли в карты, у ее светлости герцогини Экзетер. Там был месье Лавуазье, он об этом упоминал.

— Вру, конечно, напропалую, и не краснею, — хмыкнула про себя Констанца. "Просто интересно — упомянет ли он о том, что ездил в Амьен и Льеж — подбивать рабочих на забастовку, или уклонится, не станет об этом говорить".

Марат хмыкнул и взял ее под руку: "Видите ли, мадемуазель ди Амальфи, — загадочно начал мужчина, — я не люблю, когда люди, называющие себя учеными — лицемерят. Месье Корнель одной рукой выпускает статьи, в которых отрицает то, чему учит Библия…"

— Вы и сами — это отрицаете, — дерзко заявила Констанца. "Я читала ваши заметки, месье Марат, вы же настаиваете на отделении церкви от государства".