Нелли Шульман - Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая

Мартат усмехнулся. "Но я не получаю золота от иезуитов, мадемуазель ди Амальфи. А месье Корнель — это между нами, разумеется, — он оглянулся, — лучший друг отца Анри, из церкви Сен-Сюльпис, представителя ордена в Париже. Месье Корнель ездил в Рим. Говорят, он работал в библиотеке Ватикана!"

— Ну, — Констанца сморщила нос, и, нагнувшись, подобрала с дорожки золотой, сухой лист дуба, — мало ли кто чей друг, месье Марат. А уж работать в библиотеке — так вообще все ученые поступают.

— Вы просто очень молоды, тем более — приехали из Англии, — покровительственно улыбнулся мужчина, — у вас там не знают, что это за хитрая и коварная змея — иезуиты. У меня дома, — он откашлялся, — есть кое-какие документы. Там черным по белому написано, что месье Корнель у них на содержании.

— Никаких бумаг у него, конечно, нет, — холодно подумала девушка. Она вспомнила, как, проходя мимо кофейни Прокопа, под руку с Мартой, увидела знакомую, рыжую голову. Дядя Теодор сидел, привольно раскинувшись, дымя сигарой, подставив загорелое лицо сентябрьскому солнцу. Констанца увидела его соседа — кругленького, толстенького аббата в сутане. Улыбнувшись, она тихо спросила женщину: "Это и есть тот самый отец Анри, что торговал папиной статьей о вариационном исчислении? Папа мне рассказывал".

Марта едва заметно кивнула. Не разжимая губ, женщина ответила: "Отец тебе говорил, кто поставил свое имя под его текстом?"

— Угу, — хмыкнула Констанца.

— Дядя Теодор, — Марта свернула за угол, и заговорила громче, — этого Марата под пистолетом заставил признаться в плагиате. Ты будешь среди ученых вращаться, среди газетчиков — будь с ним осторожнее. А дядя Теодор, — женщина улыбнулась тонкими губами и вскинула бровь, — давний друг ордена. Ты меня понимаешь?"

Констанца только ближе прижалась к теплому боку Марты: "Конечно. Можете на меня полагаться, тетя Марта, я никому ничего не скажу".

Она вспомнила осенний лес в Венсенне, маленькую, хрупкую женщину в мужской одежде и ее спокойный голос: "Руки за голову, мерзавец, я стреляю без промаха".

— Тетя Марта, — ласково сказала Констанца, — а ведь вы меня спасли тогда, от маркиза. Меня и тетю Тео. И племянницу дяди Теодора спасли, мне тетя Тео говорила".

— Просто сделала то, что должен был сделать любой порядочный человек. А тетю Тео — месье Корнель спас, — Марта нежно рассмеялась, — он бы не позволил кому-то другому это сделать, дорогая моя. Вот мы и пришли — она остановилась перед светло-зеленой дверью с изящной табличкой: "Мадам Варенн, моды и платья".

— Лучшая портниха города, — заметила Марта и постучала медным молотком.

— Я бы мог показать вам эти бумаги, — темные глаза Марата блеснули. Констанца, нарочито смущаясь, опустила ресницы: "Не знаю, месье Марат, все-таки неприлично, когда девушка навещает холостого мужчину, в одиночестве. Лучше отвезите меня к ее светлости герцогине Экзетер, она меня ждет".

— Это по дороге, — уверил ее Марат, подсаживая девушку в карету. "Я живу на Рю д’Анжу Дофин, совсем рядом с рю Мобийон".

— Я знаю, — чуть не сказала вслух Констанца.

— Я вам покажу документы, в передней, — Марат устроился на бархатном сиденье кареты, — и сразу же поедем к вашей тетушке.

Он вдохнул горьковатый, кружащий голову запах цитрона. Констанца заметила, как он исподтишка разглядывает вырез на ее платье, белую, украшенную бирюзовым ожерельем, кожу: "Начнет приставать. Ничего страшного. Пусть пару раз поцелует. Я смогу у него, потом попросить действительно секретные документы. Он, конечно, неприятный человек, но чего не сделаешь ради хорошей статьи".

Она повертела острым носком туфли и надула губы: "Хорошо, только ненадолго, месье Марат, тетя будет волноваться".

— На пять минут, мадемуазель, на пять минут, — он откинулся на сиденье и сцепил смуглые, узловатые пальцы.

В передней было полутемно. Констанца, вдохнув запах табака, и пыли, усмехнулась: "Как видно, тут давно не убирали, когда я сюда месье Констаном приходила — такое же запустение царило вокруг".

— Они у меня в кабинете, — вежливо сказал Марат. "Бумаги. Там светло. Проходите, мадемуазель, — он пропустил ее вперед. Констанца невинно спросила: "Сюда?", указав на полуоткрытую дверь. "Именно так, — согласился Марат, нащупав в кармане сюртука связку ключей.

Девушка, высоко вскинув голову, оглядела кабинет и зачарованно проговорила: "У вас так много книг!"

Он неслышно запер замок, и обнял ее за талию: "Много, мадемуазель, много".

— Оставьте меня! — возмутилась Констанца и вскрикнула — он заломил ей руку за спину, в плече что-то хрустнуло, и она почувствовала быстрые слезы у себя на глазах.

Констанца вспомнила низкий сарай, сено, что кололо ей ноги, и горячие капельки слюны у себя на лице. "Не ломайся! — услышала она требовательный голос и похолодела: "Парик. Нельзя, чтобы он видел мои волосы, он меня узнает".

Марат повернул ее к себе и, целуя, стал подталкивать к дивану. "Не трогайте меня! — крикнула Констанца и ахнула, схватившись за щеку. "Да как вы смеете!"

— Приходит к мужчине, — Марат прижал ее своим телом к подушкам, — одна, дразнит его…,

Констанца почувствовала его руку у себя между ног, и, застыв, велела себе не двигаться. Она так и лежала, — с задранными до пояса юбками, отвернув голову, глядя на паутину, что висела над пыльным шкафом.

— Уже не девственница, — удивился Марат. "Ничего, когда получится ребенок — сама ко мне прибежит, на коленях будет умолять жениться на ней. А я еще поломаюсь, — он рассмеялся. Констанца измученно закрыла глаза.

Это было долго, очень долго, — она потеряла счет времени. Потом, встав, оправив платье, сомкнув испачканные ноги, чувствуя в себе горячее, липкое, чужое, она холодно сказала: "Я убью вас". Девушка вышла, хлопнув дверью.

Марат устроился на спине. Закурив, блаженно улыбаясь, он хмыкнул: "Все так говорят".

Констанца сидела, зажав руки между коленей, глядя на потухший камин. На столе колебалось пламя свечи, в окне, над крышами Парижа играл яркий, золотой закат. Она и не помнила, как добралась до своей комнаты — помнила только яростно сорванное платье, что лежало сейчас в углу, и, то, как она, согнувшись, стоя в тазу, скребла себя грубой щеткой.

— Я все правильно сделала, — сказала себе девушка, подняв голову, затянувшись сигаркой. "Если бы он меня узнал, он бы стал меня шантажировать, наверняка. Это Антуан, — она поморщилась и вздохнула, — Антуан считает, что женщины могут заниматься наукой, писать в газетах…Антуан и Лагранж, он тете Марте преподает, а остальные — остальные, узнав, что я женщина, и на порог своих лабораторий бы меня не пустили. Тем более не стали бы мне давать интервью".

— Какая косность, — горько подумала Констанца. "Женщина может по двенадцать часов в день толкать под землей вагонетки, и не может напечататься в газете. Даже Изабелла под инициалами выставлялась".