Нелли Шульман - Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая

Они встречались почти каждый день — ненадолго, в саду Тюильри, Робеспьер приносил ей книги. Они сидели на скамейке, ветер играл его волосами, голубые глаза смотрели на нее — тоскливо, отчаянно. Потом он спохватывался и краснел: "Не обращайте внимания, я просто…, Не обращайте внимания, мадемуазель де Лу"

— Просто Жанна, — как-то попросила она, положив маленькие пальцы на рукав его сюртука. "Мы же с вами друзья, месье Робеспьер".

— Друзья, — неожиданно горько ответил мужчина и тут же тряхнул головой: "Простите. Я счастлив хотя бы этим, мадемуазель де Лу, и не жду большего".

— Давайте, я сварю кофе, — предложила Жанна. "Вы только покажите мне, где кухня".

— Что вы, — рассмеялся Робеспьер. "Я всю жизнь провел в одиночестве. Умею и кофе варить, и готовлю неплохо. Если бы вы приехали ко мне в Аррас, я бы угостил вас нашей едой, у нас кухня отличается от той, что в Париже".

— Я знаю, — оживленно сказала Жанна. "Я делаю фламиш, это ваш пирог, с луком-пореем и сыром. Мадемуазель Бенджаман такого не ест, из-за фигуры, а мне он нравится. Еще у вас отличная баранина, от тех овец, что у моря пасутся, цветная капуста и артишоки".

— И не заткнешь ведь ее, — устало подумал Робеспьер. "Господи, как мадемуазель Бенджаман такое терпит, я уже на третий день был готов ее задушить. Ничего, скоро моя королева избавится от этой простушки, такой действительно — только пирогами на улице торговать. Хорошенькая, но дура дурой. Скорей бы уже уложить ее на спину. Надеюсь, в постели она не такая болтливая. Там я ей просто не дам рта раскрыть, — он подавил усмешку и ласково сказал: "Моя матушка готовила фламиш, мне он тоже очень нравится".

— Я вам испеку, — радостно пообещала Жанна.

Когда они уже сидели за столом, и девушка разливала кофе в серебряные чашки, Робеспьер вдруг сказал, глядя на ее нежные, молочной белизны пальцы:

— Знаете, мадемуазель де Лу, как моя матушка умерла, отец нас бросил, я его и не видел после этого. Я ведь незаконнорожденным был. Мои родители поженились уже после того, как я родился. Потом меня и брата — бабушка растила, — он чему-то рассмеялся. "Я всегда хотел, чтобы у меня была семья, — любимая женщина, много детей — мальчиков и девочек. И сад с фиалками, и дом на реке, — добавил он, и обвел рукой гостиную. "А вместо этого живу один".

— Три дня квартиру убирал, — смешливо подумал Робеспьер. "Жан-Поль такую грязь развел, даже шлюху сюда стыдно было бы привести. А он приводил, и не шлюху — не зря я в кабинете серебряную шпильку нашел. Светская дама. Есть такие, любят пощекотать себе чувства, отдаться революционеру. Ничего, когда мы придем к власти — отправим всех этих аристократок, во главе с австриячкой, в тюрьму. Там им достанет посетителей".

Он вспомнил зеленые глаза, бронзовые, пышные волосы: "Герцогиня Экзетер — там же закончит. Надо будет издать указ о лишении иностранцев гражданских прав во Франции и конфискации их имущества. После того, как головы Бурбонов покатятся с эшафота".

— Один, — грустно повторила Жанна. Робеспьер, ласково поглядел на чуть заметный румянец на белых щеках женщины: "Иногда хочется возвращаться не в пустые комнаты, а домой, к теплому очагу, к той, которую любишь, которая рада тебя видеть, к детским улыбкам…, Да что там говорить, никогда такого не будет".

Жанна повертела чашку. Женщина робко спросила, опустив темные, длинные ресницы: "Почему?"

— Пора, — велел себе Робеспьер. "Зарделась, и дышит часто. Заодно и развлекусь — бесплатно и безопасно. У нее, если и был мужчина, то, наверняка, очень, давно".

Он поднялся. Пройдя к окну, глядя на дом, напротив, на Рю д’Анжу Дофин, Робеспьер вздохнул: "Например, вы, мадемуазель де Лу. Подождите, — попросил он, — не прерывайте меня. Я, казалось бы, смелый человек, на дуэлях дрался, а, глядя на вас — сразу все бесстрашие теряется. Я, чтобы это сказать, — он помолчал, — недели две с духом собирался".

— Мадемуазель де Лу, — страстно продолжил Робеспьер, — что я вам могу предложить? Юрист, депутат Генеральных Штатов, даже деньги у меня кое-какие есть, семейные. Вы привыкли к театру, к блеску. Вокруг вас, — я же видел, — актеры, художники, ученые, дворяне, в конце концов. Вы и сама дворянка.

Жанна махнула рукой: "Что вы, месье Робеспьер, одно имя, больше ничего. Денег у нас в роду никогда не было".

— А я — третье сословие, буржуа, — он стоял, засунув руки в карманы сюртука. Жанна вздохнула: "Как жалко его. У Питера хотя бы сын есть, приемный, и вообще — мы все родственники, а у Максимилиана никого нет".

— Так вот, — упрямые, голубые глаза твердо посмотрели на нее, — как я могу посметь объясниться вам в любви, Жанна? Закончат заседать Генеральные Штаты, я вернусь к себе в Аррас, к жизни провинциального судьи. По вечерам буду играть сам с собой в шахматы, читать, а в воскресенье, после церкви — ловить рыбу в нашей Скарпе.

— Отлично я о церкви ввернул, — похвалил себя Робеспьер. "И молодец, что удерживался от атеизма в разговорах с ней — она крестик носит. Наверняка, уже спит и видит, как мы стоим на коленях у алтаря, держась за руки. Имена детям тоже придумала, гусыня, глаза как заблестели".

— И, кроме рынка, — с горькой усмешкой закончил Робеспьер, — мне там некуда будет вас пригласить, Жанна.

Она тоже встала. Подойдя к нему, потянувшись — Робеспьер был чуть выше, — Жанна прикоснулась губами к его виску: "Пригласите меня, Максимилиан, — тихо попросила женщина. "Пригласите на рынок".

Он опустился на колени. Прижавшись лицом к ее рукам, Робеспьер почти неслышно спросил: "Так я могу…, могу надеяться, Жанна?"

— Да, — выдохнула женщина, и оказалась вся в его объятьях. "Надо Тео сказать, — решила Жанна, улыбаясь, нежась под его поцелуями. "Она поймет, не может не понять. Мы уедем в Аррас, у нас будет дом, детки…, Господи, как хорошо. Мне ведь уже двадцать восемь, так хочется, — она застонала, и попросила: "Еще!", — так хочется семью…"

— Нельзя ее отпускать без постели, — подумал Робеспьер. "Еще, чего доброго, начнет разыгрывать из себя скромницу. Окажется из тех, кто без кольца на пальце ног не раздвигает. А мне надо — чтобы раздвинула, и не один раз. Об этом я позабочусь".

— Жанна, — прошептал он, вдыхая запах фиалок. "Жанна, любовь моя, пожалуйста, не мучай, не мучай меня, я даже дня не могу без тебя прожить".

— Питер так же говорил, — вспомнила женщина. Отогнав от себя эти мысли, обнимая его, чувствуя, как лихорадочно бьется ее сердце, Жанна кивнула. Голубовато-серый шелк юбок зашуршал, Робеспьер подхватил ее на руки и незаметно улыбнулся: "Не зря я новые простыни купил, вот сейчас они и пригодятся".

Потом она лежала, целуя его плечо, прижимаясь щекой к его щеке. "Ты кричала, — нежно сказал Робеспьер, прижимая ее к себе, прикасаясь губами к большим глазам. "Спасибо, спасибо тебе, любовь моя".