Дмитрий Чудсков - Озеро Варыш

Может, мы и зайдём… листопадом,
Вечность долгая, случай представится,
Так условимся же — не печалиться.
— Пона! Мне не забыть кабачок!

Буду помнить я ваши уроки.
Не печалиться? Как это можно!
В мире, где всё так зыбко и ложно,
Только вы указали мне путь.

Приоткройтесь же, чудо-пророки,
Что случилось, что стал я вам друг?
Почему ты зовёшь меня внук?
Объясните хоть самую суть!

Пона молвила: — Правду тяжёлую
Мы должны вам теперь рассказать.
В общем, Олько, отец твой и мать…
— Я готова услышать — убиты?

— Да. Чужими лесами да сёлами
Полетела уннежская конница,
Чтоб волшебным мечом узакониться
Побережьем от Гайи до Миты 9 9 Гайя, Мита — населённые пункты. .

Рухнул всем ненавистный Мурглат,
И Стефаний призвал всех к оружию.
Люд откликнулся в единодушии,
И, оставив родные дома,

Волшебством окрылён, стар и млад
Передвинуть Уннеги границы
Ринулся. Стали кровавы зарницы.
Смерть открыла свои закрома,

В кои сотнями сыпались души,
Потерявшие плотский удел.
И от крови Варыш потемнел,
Когда бросились было уннеги

Воевать лоскуты новой суши
У племён полудиких поморов,
Но мечи потеряли свой норов,
Лишь ступив за родные границы,

Стали просто хорошим оружием.
Поредели уннегов ряды,
Свет померк лучезарной звезды,
Где рубились они полукружием.

И сомкнулось дикарское море.
Два отважных, безвестных юнца,
Исполняя свой долг до конца,
Дав рассеяться вражеской своре,

Погрузили тела их на плот.
Ни зверям диким на поедание,
Ни кочевникам на поруганье.
Соблюли наш уннежский обычай,

Поручив их теперь воле вод.
Взял Варыш их в иные пространства,
В беззаботные, лучшие царства,
Погоняя волну свою прытче.

Олько вышла одна на террасу,
Осушая в закате глаза,
И вернулась, лишь только слеза
Испарилась в небесном просторе.

— Мы, уннеги, суровая раса,
Сердце грустью не должно мягчить.
Кто остался? И как дальше жить?
Жажда жизни нам больше чем горе.

Доставай медовуху, помянем.
Что стоите? В ногах правды нету.
Пододвинув к себе табуреты,
Гости сели, хмель кружки наполнил.

Пригубили со скорбным молчаньем,
После паузы начал Иссей:
— Я великий кузнец-чародей,
Моя дочь, вечно юная Пона,

Мать так рано ушедшей Ристины,
Потому и зовёт тебя внук.

Чуть не выронив кружку из рук,
На девицу Пилон поглядел:
— Нет, ну если б к примеру кузина…
Я учитель, перечить не смею,

Как Пилон не поверит Иссею? —
И поверил, и вдруг обомлел.
Посмотрев, будто пьян без вина,
На цветущую бабушку Пону.

А она, улыбнувшись Пилону:
— Не пытайся считать мои лета.
Дочь Ристина была рождена,
Когда осень дышала прохладцей,
Мне тогда было сто девятнадцать.

В этот год пролетела комета.
Полоснула по небу серпом,
С той поры стало много не ладиться.
Много злости и много разладицы.

И когда бы ни гений Клаврата,
То давно б уже под сапогом
У Мурглата томилась Уннега.
Много лет избегали набега.

А теперь все умчались куда-то
На сердитых гривастых конях.
Может, где-то и скачут поныне,
А меж нами лишь только в помине.

Нет Уннеги. Людей не осталось.
Женщин двадцать на всех хуторах,
Что остались с грудными детьми.
— Ты их, Олько, с собою возьми,
Прояви королевскую жалость.

Но не будем вперёд забегать.
Пал Мурглат под уннежским мечом,
Побережье пылает огнём.
Схватки, войны, убийства, делёжки.

Брат у брата желает отнять
Хоть бы малый кусочек земли,
А Варыш бороздят корабли,
И деревни стоят — головёшки.

День, другой, и кочевников орды
Проберутся и в этот дворец.
Вы поймите: Уннеге конец.
Остаётся лишь бегством спасаться.

В той гряде островов, где фиорды,
Есть известный вам маленький грот,
Называют его Щучий рот,
Вы любили в нём уединяться.

Олько вспыхнула красным цветком:
— Вы шпионили, как вам не стыдно!
— Там темно и снаружи не видно, —
Усмехнулся в усы чародей.

Извинила принцесса кивком,
Мол, не стану рубить сгоряча,
Да к тому же и нет палача.
Другой раз бы отведал плетей.

И Иссей рассказал всё подробно,
Передам только самую суть.
Предстояло им в гроте нырнуть,
А уж вынырнуть в центре атолла.

— Окружён он скалою огромной,
И отвесной, и гладкой, как лёд,
А один только вход, через грот.
Только люди не сыщут раскола

В глубине между чёрных камней,
Потому как сей ход — потаённый,
От народа он заговорённый,
Под охраной таинственных сил…

— Уж не тех ли полночных гостей,
Что ревниво хранят своё злато,
И столь подло убили Клаврата? —
Вдруг Иссея Пилон перебил.

— Может быть, может быть, я не знаю.
Я не видел из них никого,
Я не слышал о них ничего,
Только нас они здесь задержали.

Знаю только, что не понимаю
Ни конечной задачи, ни цели,
Ни для струга, ни для колыбели,
И в какие всё катится дали.

Может, мы на Земле существуем,
Чтоб Пилону и Олько помочь.
Исполняем всё верно, точь-в-точь,
Как нам снится порой в вещих грёзах,

Только нам о них не рассказать,
Не узреть их никак, не послушать,
Напрямую врываются в душу,
Лишь она понимает: ИНОЕ.

И, очнувшись, спешим: кто ковать,
Кто на горке под маленькой тучей
Наварить медовухи шипучей,
Придорожный трактир обустроив…

Вдруг Иссей оборвал свою речь,
Все на Пону невольно взглянули.
Видно, ветры лихие задули
В лабиринтах сознанья волхвянки.

Протянула: «Уйдём через печь.
Папа, ветер, ужель ты не слышишь,
В печке пламя уж сердится, видишь.
Да, откупорь нам медную банку».

— Вижу, — он посмотрел на очаг,
Свой мешок переставил он на пол,
Синей жидкости в кружки накапал.
Только в две — для себя и для дочки.

— С инструментом оставлю рюкзак,
Ты отныне кузнец-чародей, —
Улыбнулся Пилону Иссей. —
Клещи там, молотки да заточки,

Пригодится постольку-поскольку.
А ещё ты великий механик,
За меня остаёшься избранник…
Замолчал, а продолжила Пона:

— Ты теперь, вечно юная Олько,
За меня остаёшься избранница,
Не судьба тебе будет состариться,
Обратись только к лесу с поклоном.