Лена Мюллер - Линия Возврата

– Догонит ли?

– Какой ты у меня романтик, – умилялась дама. – Есть в тебе доля максимализма, доля романтизма и эдакой маски страдальца, – критиковала матушка. – Дима сильный, вспомни, как он караулил тебя у подъезда. Сидел под окнами, пока ты обливал слезами подушку.

– Мам!

– А как помогал к ЕГЭ готовится?

– Помню.

– Мне его терпение с тобой, дуралеем, – шорох в трубке давал понять, как она скучает. – Ты у меня всегда был смышлёным, но таким архаровцем, – мать тёрлась ухом о телефон так, словно миловалась с сыном.

– Ещё Диме об этом скажи, – саркастично предложил он.

– Иногда, я думаю, что твой друг и коня наскоку остановит, и в горящую избу войдёт. Скажешь ты ему об этом прямо или смолчишь, он тебя не бросит.

Проницательная мадам, настоящий Шерлок Холмс современности. Хотя любой побывавший рядом с москвичами пару дней не сумеет опровергнуть их близкую связь.

Перед её звонком Палагин чувствовал тревогу. А конец дороги приближался стремительным темпом. Но хватило услышать любящего человека, и уверенность в действиях заняла главенствующую позицию. Георгий опасался строгости хранительницы очага, но даже она понимала, насколько бессмысленно отговаривать сына от путешествия. Возможно, после выбранного пути, Георгию станет гораздо проще, и он наконец-то вздохнёт с облегчением. Палагина так и остался стоять в конце вагона недалеко от уборной, разглядывая за стеклом мягкие на вид травянистые островки. По пути на Север, поезд проезжал узкую реку Мсту, поражая пейзажами любого смотрителя.

А разговор завершился. Но тишина ненадолго сохранилась в воздухе. То ли на фантик, то ли на крошки печенья наступила чья-то подошва, вызывая в Палагине интерес. Кто же стоит за спиной и нагло подслушивает? Почему, как только незваного гостя обнаружили, человек позади затих? Пади испугался, будучи обнаруженным. Но некто, пожелавший справить нужду не стал бы затаивать дыхание. Не стал бы бесшумно переставлять стопы, только бы его не услышали. Георгий как в небо пальцем ткнул, а с первой попытки угадал наглеца.

– И давно ты тут стоишь? – обратился Гоша к Диме.

– Честно говоря, с того момента, как ты сюда пришёл, – признался Дозорцев, заводя руки за поясницу. – Когда тебе позвонили, ты озадачился и я сразу же последовал за тобой. Это не хороший поступок, подслушивать, но мне хотелось быть уверенным, что всё нормально, – бормотал он.

– Убедился?

– Извини, я не хотел «в крысу» слушать важный разговор, – Даниилович сократил расстояние, опираясь на широкую раму.

– Пустяк, – Плагин остыл быстрее прежнего, переводя тему. – Я не знаю, что будет после того, как моё путешествие подойдёт к концу, – фраза ни к селу, ни к городу, но для Дмитрия звучала как крик и желание быть услышанным.

– Впервые вижу человека, который ставит крест только из-за неопределённости. Я всё ещё не понимаю, как это может повлиять на судьбу, кроме как твоего спокойствия.

– Ты всё верно понял, – он одобрительно кивнул. – Как бы депрессивно не звучало, но я не знаю, какого будет моё состояние после увиденного. Не могу даже примерно сказать, как продолжу жить, и куда направлю остаток сил. Разумеется, впереди меня ждёт работа, но она будет в Москве. А что, если я больше не смогу её видеть?

– Кого, её? – насупился Дима.

– Москву.

– Бредни несёшь несусветные, – он усердно сдерживал гогот, оттого-то мышцы лица напряглись, – Не сможешь видеть город? – Дмитрий налился краской и изредка мычал. – Это как вообще?

– Когда любая пятиэтажка напоминает о годах, прожитых во лжи. Как какая-то матрица, созданная исключительно для тебя. Голография с поддельными людьми, ситуациями и всем остальным, – таковы были его чувства, и Дмитрий не имел права их обесценивать. – Когда едешь в машине и наблюдая окрестности, хочется рыдать. Спросишь почему? – придвинулся Гоша. – Потому что всё симуляция, всё неправда. Не правда, что мой папа встретил маму на Красной Площади. Что дедушка любил посещать демонтированную гостиницу в районе Зарядье.

– Ну и замудрил же ты, – протянул он. – Что ж, я надеюсь, ты сможешь найти место, где будешь рад находиться.

– Место? – переспросил Палагин. – Моя цель никак не связана с местом.

– Это я так, к слову, – Дмитрий шагнул в сторону, поближе к Георгию. – Простой способ что-то изменить, отправиться туда, где всё будет ново.

– Разве не ты всегда утверждал, что место жительства не влияет на счастье? – нагнувшись к Данииловичу, Гоша искривил лик в ухмылке, поймав его с поличным.

– Если посмотреть со стороны, то переезд в другую страну или город, сущий пустяк. Смена работы, ерунда и даже ремонт в квартире, чепуха. Но вся наша жизнь строится на мелочах, а они заставляют нас чувствовать радость или наоборот, печаль.

– Что же тогда не пустяк?

– Процесс.

– Процесс? – пренебрежительно переспросил оппонент.

– Да, – Дозорцев игнорировал заносчивое поведение Палагина, – это всё, из чего состоит бытие. Если процесс завершится, дальше придётся встать на перепутье. Либо начать новый, либо после секундного ликования подойти к заключению. Завершению всего, не только определённого дела. Когда ты узнаешь о том, ради чего едешь в Выборг, твой разум невольно найдёт очередную цель или просто отключится. Человек иначе не может.

– А если не найдёт?

Дима прищурился, прописав Палагину щелбан.

– Твой-то? – крякнул Даниилович, сдерживая смешинку. – Найдёт.

Как-то раз отец Дмитрия дал ему напутствие: берёза настолько часто встречается в русской культуре, что её считают национальным деревом. Но настоящее: лиственница. Там, где лучше всего прижился, невольно становишься олицетворением и символом того места.

– Умно, – заносчиво отвечал Георгий, – евро и на рубли можно обменять, —противоречил спорщик.

И вот, прибыв на станцию Выборга, его окружали тонкие древа с белым стволом и тёмными пятнами на нём же. Железные пути простирались сквозь высокие сосны, пышные ели, да осины. А лиственница? Где же воплощение матушки-Руси? Палагин даже не знал, как она выглядит, посему и не отличал хвойное растение от нему подобных. Те же коричневые шишки, те же иглы, казалось, неразличимые от еловых. Впрочем, любые деньги – это монета или бумага, разнящаяся рисунком и цифрами.

Старый вокзал, усеянный кустарниками, да засаженный пестрящими цветами, всегда был забит туристами. Со всей России граждане прибывали в ленинградскую область полюбоваться историческим достоянием страны. И без того на улице душно, а пришлось ещё и в толпе тесниться. Узкий выход, в город, создавал пробки. Подземный переход с раздвоением дорог путал новоприбывших путешественников. Снаружи город мог разочаровать. Классические сталинки, пятиэтажки и привычная россиянину, нудная серость. Заржавевшие детские качели, разорённые песочницы и опустелые площадки. Скульптуры из покрашенных покрышек, облупленная, зелёная изгородь. Исполосованная, протоптанными линиями, трава, залысины на газоне и куда же без уродливых дорожных знаков. Все красоты, как по линейке построились на Крепостной улице, в центре древнего селения. Крутые спуски утомляли гулящий народ, но живописный вид продолжал завораживать. Улочки с жёлтыми домами на фоне выборгского залива, с лодками и рыбаками у причала. Разрушающаяся часовня, откуда раздавался звон колоколов. Белый замок на Островной улице, оставшийся со времён средневековья. Архитектура Выборга не была похожа ни на питерскую, ни на московскую. Город, впитавший культуру четырёх народов, ею и прославился. Наследие, оставленное шведами, финнами, советскими и немецкими творцами, впечатляло и по сей день. Настоящая Европа внутри России. Она не нуждалась в реставрации, так считал Даниилович. В отличие от Петербурга, здесь, почерневший клинкер и трещины, как нигде, вписывались в атмосферу. И пока в такси Павлович дремал на груди у Дмитрия, хватаясь за галстук бодряка, Дозорцев рассматривал ратушу. Ныне, там уже не заседало самоуправление, напротив, в достопримечательности неоренессанса раздали квартиры простым гражданам. Но для Дозорцева это была всего лишь глушь, даже несмотря на благолепие классицизма, готики и кирпичного стиля.