Лена Мюллер - Линия Возврата

– Приехали, – оповестил дядя, – а это, Дима, тебе, возьми-ка, – он протянул визитку знакомого психотерапевта, где была указана клиника и номер. – 10 лет стажа, возьмёт недорого. В Петербурге с вас и не такую сумму сдерут.

– Не нужно, – Георгий опустил вытянутое запястье Дмитрия, изволив пробудиться в подходящий момент. – Не знаю, что он вам наплёл, но психотерапевта, как я понимаю, не для себя попросил.

– Молодой человек, вы что-то имеете против врачей?

– Да! – Павлович открыл дверь, выходя на щебёнку, – если они лечат и без того здоровых людей.

Пока привереда корчил рожи в стороне, Даниилович протянул пару сотен рублей, оплачивая проезд. Мужичок оказался находчивый, догадавшись подложить под сдачу желанную Дмитрием карту с контактами психотерапевта. Он похлопал его по обратной стороне ладони, прощаясь с попутчиком. Осталось прошагать пару метров в гнетущей тишине и упрятать заветную вещицу в карман пиджака.

Дом бабушки Георгия находился на виду. Весь палисад завалился на бок, а калитка окончательно просела. За парниками, для огурцов и помидоров, стояла беседка. На столе, внутри неё, угощалась молоком дворовая кошка. На крыльце избушки, с кружевными занавесками, валялась ещё пара представителей кошачьего семейства. Стоял запашок скотины, навоза и удобрений. А за шторами, с раннего утра, возилась пожилая дама. В сорочке, в рукавицах и по всей видимости с приготовленными пряностями. Как знала, что в гости заявится блудный внук. На подоконнике птицы клевали семечки, шелухи от них было немерено. Участок пестрил перьями, а всё благодаря когтистым хищникам с ангельскими мордахами. Повсюду валялись трупы полёвок и кротов, которыми можно поживиться.

Гоша скинул петлю с балки, устремляясь вперёд по тропе из спиленных пеньков. Повыдёргивать бы крапиву, проросшую сквозь щели, иначе придётся ежедневно с зудом ходить. Не даром предусмотрительный Дозорцев надел плотные брюки. До него жгучие волоски, уж точно, не доберутся. А вот клещи, селящиеся в густых травах, не побоятся проникнуть под штанину. Слепень, не постесняется сесть прямиком на переносицу.

– Ба! – постучался Георгий. – Ба, открой!

Женщина наспех, как слон, потопала к террасе, заухала и даже перепугалась. Позабыла о кипящем чайнике и струящимся через края супе, лишь бы не запоздать к незваным гостям. Она взглянула в глазок, не поверив увиденному. Неужто спустя столько лет пропавший мальчишка навестил старушку? Лишний раз не позвонит, а тут пригнал на всех парах.

– Мать честная, – София Степановна ударила себя по лодыжкам. – Какой сюрприз, ты какими судьбами в Выборге, внучок? Где твоя мамашка? Тоже забросила меня, старую.

– Я один, – он обернулся на Дмитрия, – точнее, без неё, – махнул Георгий рукой, – познакомься, это мой друг, Дима.

– Приятно, Димочка.

Соловьёва София Степановна выглядела для своих лет бодрой дамой. Пожилая леди бросилась сжимать повзрослевшего шкета в крепкие объятия, продолжительно рассматривая возмужавшего мальца. С возрастом ясные очи Софии не потускнели, а волосы были такими же длинными, как в былой молодости. Хозяйка заметно истощилась, а серебристая седина, с морщинами возле вежд, указывали на благородную старость. И всю кожу заполонили розы смерти.

От радости руки и колени Степановны поддались тремору. Она глядела на Георгия и видела в нём мальчонку, которого привозили на лето. Предавшись воспоминаниям, Соловьёва прикинула, насколько давно они, вместе с внуком, не бывали в Парке Монрепо, на китайском мостике или хотя бы в местном продуктовом, до которого Гоша так не любил прогуливаться. А как замечал пацанов на баскетбольной площадке, стоящей поблизости, то плаксиво вымаливал задержаться на часок другой. Заигрывался до сумерек, не смея даже пискнуть об усталости и долгой ходьбе.

– Я так соскучилась по тебе, – потянулась София с очередными объятиями. – Завтра сходишь бабушке за молочком на соседнюю улицу. Ой, прополоть бы ещё картофель. До магазина добраться, купить свежего хлеба. Мой уже засох, да затвердел.

– Притормози, – он сделал шаг назад, – мы не планировали задерживаться в Выборге.

– Кто же из Москвы едет почти на границу ради дня, двух?

– Получается, что я.

– Эх ты, – цыкнула Степановна, – я-то надеялась, меня повидать, а ты, пади, по делу примчался?

– Врать не стану, так и есть, – Павлович повесил голову.

– О, что замыслил! – повысила голос София Степановна. – Вот чего захотел? Приехал, значится, в кой-то веки, да и то по личным делам. А как навестить, так у нас все занятые! Как тебе не совестно! – негодовала Степановна. – Раз такие мы упрямые, то и документы получишь, когда мне по хозяйству поможешь. Таковы мои условия, Гошенька, – извлекла выгоду хитрая женщина.

– Как ты узнала?

– Ой, да твоя мать все уши прожужжала, как ты рвёшься к этим бумажкам. Я и не верила, что ты и впрямь приедешь, – оттого-то и локти у Степановны чесались. – Так что и тебе и мне. С тебя помощь, с меня свидетельство об усыновлении.

– Но у нас нет времени, давай я приеду следующим летом и буду помогать хоть весь сезон? Сейчас у меня есть дела поважнее огорода.

– Успеется тебе, всего на денёк задержитесь. Ещё совсем молодые, вам ли спешить. Не пори горячку. Один день погоды не сделает, – выплеснула эмоции Соловьёва, с усилием заталкивая внука в мазанку.

Остаток дня Георгий и Дмитрий обживали отведённую комнату. Помимо спальной Софии, кухни и ходячего ходуном коридора, внутри, ничего не было. Ни привычного каждому человеку телевизора, просторной гостиной с удобным диваном, туалета в пределах утеплённых стен. Нет, там, в пропахшем плесенью, да сыростью помещении, городским неженкам придётся ютиться на тахте, а это им не просторная кровать Данииловича.

Потёртая мебель советских времён. Багровый ковёр с известным, любому русскому человеку, орнаментом. Пыльное радио и разложенные поблизости кассеты. У Софии нашлось несколько портретов людей прошлого века, одним из них был советский вождь 40 годов. Низкие дверные проёмы, хрустальная посуда, мягкие игрушки. Иконы, множество обличий святых. Распятие Христа над печкой, подстилки то ли для тепла, то ли для, забегающих в дом, кошаков. Любая возня с улицы, хоть и редкая, проникала в избу. Когти пернатых, бьющиеся о подоконник, раздавались эхом. А с потолка, кажется, что-то капало. В ночь, от холодных деревяшек, веяло холодом. Пришлось накрыться шерстяным пледом, прижимаясь к друг-другу. Они не спали вольтом, покуда были для этого слишком близки. Меховое покрывало насквозь провоняло зверьём, от чего Георгий чихал и сопливил. Гогот Дозорцева разбавил мёртвую тишину хижины. На то, как Гоша затягивает слизь обратно, ею же и давится, без слёз не взглянешь. Какая же незаурядная мелочь подняла настроение Данииловичу, прогнав его сон. Всего-то аллергия, а мучает похлеще простуды.