Лена Мюллер - Линия Возврата

– Решил мозги промыть? – рявкнул Гоша, поднимаясь с густой травы.

– Чего ты весь взбаламутился? – вскочил он следом.

– А нечего газлайтить, – раскусил его Палагин, – не делай вид, будто бы спросил это из чистого любопытства!

Дозорцев опешил. Кто бы мог подумать, что паранойя Павловича выдаст Диму со всеми потрохами? Уж точно не он.

– Потому что ты строишь из себя не видевшего света вольного, а сам говоришь очевидные вещи, их же, никак понять не можешь, – раскричался шкет. – Ты был счастлив, доволен, миролюбив и без настоящего имени! Без, какой-то там генетики и ДНК! Почему ты не хочешь этого признать? – он надвигался, как грозовая туча. – Что тебе мешает? Ты же всё понимаешь, почему продолжаешь врать, – наступать на мыски Гоши и вынуждать его пятиться.

– Кому я лгу?

– Себе, – утих Дима, опуская лик в пол.

Дмитрий ласково уложил запястья на горячую шею Палагина, чувствуя, как колотится обеспокоенное сердце. Наблюдая, как бешено метаются из стороны сторону зрачки. Как сбивается дыхалка, как трудно ему сделать глубокий вдох и выдох.

– Правда бывает жестокой, тебе ли не знать, – он сглупил, потому и старался утешить Гошу.

– Именно, – схватив руки Дмитрия, Гоша резко, как будто отшвырнул их от себя, – а ты прямое доказательство, насколько трудно молчать. Без этого поганого предложения было никак, да? Тебе же обязательно было это вякнуть! Тяжело было держать рот под замком? – от нервов, Палагин выражал насмешливость.

– Не представляешь насколько.

Балаболя о разном, каждый воспринял по-своему. Судить с колокольни соседние башни просто, да, только, без чертежа планировки, любая догадка будет ложной. Взаимопонимание между двумя, настолько похожими людьми невозможно. Покуда имея идентичную проблему, смотреть со стороны, как в воду и зеркало глядеть. Отзеркалит, покажет то же самое.

– Зато прекрасно представляю, как это вредит другим! – вспылил Гоша.

– Имеешь в виду приёмную мать?

– Да, её.

Георгий развернулся, помедлил, потоптался, а импульс его всё же подтолкнул. Он зашагал обратно, ближе к зарослям, к самодельному пруду Софии и к её пушистым посетителям. Какая короткая тропа, казалось Гоше. Всего несколько деревяшек отделяли его от настоящей фамилии. Интересно, наткнётся ли пацан на гвоздь, оступится ли, посадит ли занозу? Как болезненно будет вытаскивать иголки из стопы?

– Куда ты направился?

– А ради чего мы сюда приехали? – вопил Павлович. – Не ты ли ныл, что тебе нужно, как можно скорее, вернуться в Москву? Больше не буду задерживать.

Вид внука Софии был настойчив и строг, усталость взяла верх, а вежды так и слипались. Гематомы, укусы, синяки покрыли каждый сантиметр тела. Всё чесалось и зудело. Облезала кожа, а обгоревшие участки доставляли дискомфорт. Больше работать за информацию Гоша не собирался, поэтому заметив бабушку, потребовал документы. Но Степановна была хитрой женщиной. Она махнула рукой в сторону собственной комнаты, ловко избегая лишней колкости со стороны разъярённого Палагина. И злыдень уловил намёк. Устремляясь к ней, будто бы собрался припасть к её ногам. Поклониться, умолять, держаться за подол халат и дёргать за него до тех пор, пока не получит долгожданное сокровище.

– Пойдём, горе труженик, следуй за мной, – охнула она. – Раз обещала, так покажу тебе драгоценные бумаги. Заслужил, не поспоришь, – согласилась старушка. – Найти бы их только, а то запамятовала я, куда их твой дед упрятал, – пожилая леди всматривалась в длинный шкаф, переставляла вазы и статуэтки. – Вот же они. Тут они, тут, сейчас достану, – приговаривала она, открывая прозрачный ящик, наполненный множеством папок. – А где, кстати, твой ряженый? Димка? – отвлеклась Соловьёва.

– Прошу, быстрее, – не терпелось внуку. – На улице он, где же ещё, – спешно ответил Гоша, затаив обиду на Данииловича. – Бабуль, скорее, – повторился он. – Боюсь, моего терпения надолго не хватит, —пробормотал Георгий, понимая, насколько тонка грань перед эмоциональным всплеском и амоком.

– Ладно, ладно, – София продолжила молча перебирать стопки файлов, угождая младшему.

Внутри, он заметил удостоверения, выписки и фотографии. Чёрно-белые снимки, трудовую книжку Советского Союза с серпом и молотом на обложке. Мать в пилотке и отцовском ремне с массивной пряжкой. Себя, вместе с дедом за травматом и простреленными банками на спиленном пне. Лаппхунда, отбирающего игрушку у маленького Гоши. И среди них старушка наткнулась на синий лист, затихнув, как только определила его значение. София Степановна и Георгий переглянулись, синхронно затаив дыхание. Она слезла с табуретки, задвинула её под стол. Заглянула в окно, смела с кушетки пыль, прошлась вдоль ковра. Медлила, а Павлович даже не возникал. Встал в стойку как солдатик. Его словно парализовало, таков был сковывающий страх мальчишки. Имеющий над ним и власть и контроль.

– Ещё не передумал? – поинтересовалась Соня, откладывая папки в сторону. —Может, будет лучше, если ты останешься в неведении? Спустя столько лет ты уже не часть тех, кто тебя покинул, – её нельзя было винить, став однажды свидетелем, как Гоша способен убиваться, этого больше не хочется видеть. – Зачем тебе это? – отговаривая Палагина, София Степановна и не заметила, как в руках стало чего-то не хватать.

– Как же меня достал этот вопрос! – нет, то был не крик, не ор, а мерзкое слуху визжание.

Павлович держал заветный лист мёртвой хваткой, будто опасаясь за его очередное исчезновение. От любого шороха он был готов метаться, да прятаться. Юркнуть под матрас и затаиться, пока не осмелится созерцать надписи в свёртке. Палагин всматривался в эмоции Софии Степановны, поддаваясь приобретённой дистонии из-за нервоза. Он затрепетал, уголок губы содрогнулся. Гоша терял равновесие, подкашивались колени и обилием выделялся пот. А документ Георгий окончательно помял. Палагин его и сжимал, и перекладывал, и тёр. Шкет почти на стену лез, едва ли улавливал, как родственница движется в его сторону. Хочет отнять? Передумала отдавать? Она заберёт? Она не позволит прочесть? Гоша настолько разнервничался, что любое прикосновение вводила в состояние, что испытывают пациенты при гаптофобии. Но дама давить не стала, прекратив попытки преодолеть между ними расстояние. И даже после, он видел в ней угрозу, врага и вора.

Павлович у цели. Прямой путь к желанному изрядно притупил Георгия, но он, наконец-то, был открыт. И будучи в шаге от истины, единственное, чем занимался юнец, это защищал. Оберегал ни файл, ни Софию от предстоящей ругани и плача. Не Дмитрия от грядущей дороги в некуда, а себя. Снова именно себя. Тормозил, вырывая клочки волосы. Бросался к стене, бился, как психически больной. Но не открывал. Тянул время, оттягивая решающий момент. Спасал себя от нового потрясения.