Лена Мюллер - Линия Возврата

Заботливый Дима стащил с Палагина одеяло. Со скрипучего кресла он взял пиджак, заменяя им одеяло. На плечи Палагина была наброшено верхнее одеяние Дозорцева. Гоша зашуршал, забрыкался, стараясь согреть холодную носопырку. И наблюдая за беспомощным другом, Дмитрий напрочь позабыл о прохладе. Он больше не жмурился от яркого фонаря, бьющего сквозь ставни. Не обращал внимание на жуткие скрипы со двора. На душераздирающий вой безродных псов. Даниилович приковал взгляд к человеку напротив, сейчас, им он и жил.

– Могу я у тебя кое-что спросить? – робко подал голос Дмитрий.

– Спрашивай.

– Ты говорил, что хочешь спокойствия, за этим ты ворошишь прошлое.

– Да.

– А если бы можно было добиться его иным путём, ты бы попробовал?

– Надурить захотел? – Палагин грубо потрепал Дозорцева за щёку, оставив красный след. – А ловко ты это замудрил, я даже вначале и не понял, молодец, – отшутился он. – Умно, незаметно подвёл к любимой теме. Моя школа.

– Раскусил.

– Я не обращусь к психотерапевту, – Георгий вынул из кармана пиджака визитку, покрутив ею перед удивлённым Дмитрием. – Думал, не замечу?

– Но почему? Где здесь адекватная причина? – разгорячился Дима. – Прямой путь к душевному умиротворению! Он перед тобой, а ты, так просто, его отметаешь!

Павловичу почудилось, будто буйный Даниилович не в себе. Гоша похлопал приятеля по лицу, лишь бы привести его в дух.

– Почему ты не веришь, что я здоров?

– Необязательно быть больным, чтобы обращаться к психотерапевту! – горланил Дозорцев, отворачиваясь к стене. – Я предлагаю тебе выход, а ты продолжаешь биться о бетонное препятствие.

Жертвенность стала олицетворением Дмитрия, синонимом к его имени. Каждый раз переступать через личную жизнь, лишь бы спасти кого-то другого. Как говорят в народе, наступать себе на горло, у Дмитрия вошло в привычку. И насколько окружение ценило снисходительность москвича, ему оставалось только догадываться. Даниил Дозорцев оказался первым человеком, которого взволновало благородство сына. И бизнесмен предвидел итоги поездки ещё задолго до её начала, предугадывая каждый поступок отпрыска. Мужчина ждал. Ждал заветного звонка, в котором Дима предупредит о задержке на неделю, две, а то и целый месяц. В характере Палагина, благо, не сокрылись хитрые намерения, да и манипуляции Палагина никогда не звучали убедительно. И всё же Георгий не способен оценить старания Димы по достоинству, поскольку заплывший разум непрерывно грезил лишь об одном. О вызывающей страх истине. Этого и опасался родитель Дозорцева, что однажды утопающий в болоте Георгий потянет за собой Дмитрия. И, быть может, за его счёт сумеет выбраться. Личные желания перекроют память об гибнувшем в низине, некогда оказавшем поддержку. А Дима всякий раз тянул к Гоше руку помощи, испытывая от этого наслаждение. Благородство стало Дмитрию подпиткой, насыщающее его гордыню.

– Я знаю, что мне нужно для покоя, – непреклонно твердил Георгий.

– А если ты заблуждаешься? – Дмитрий подскочил с места. – Вспомни, сперва ты хотел узнать, кто ты. Позже, посетить место, откуда ты родом, – он обильно жестикулировал. – Но дальше. Почему ты реши, что на этом ты остановишься? С чего ты взял, что тогда, сможешь жить, как прежде?

– Если потребуется, я зайду дальше.

– Насколько? – испуганно вымолвил Дима, хватаясь за плечо лежащего.

Что-то вызвало переполох в мыслях Данииловича, но Гоша не стремился это выяснять. Он лишь грубо придавил Дозорцева к кушетке, укладывая ладонь поверх его волос, чтобы Дима больше не вскакивал. Оголтелый смиренно подчинился воле Павловича и более не смел даже двинуться.

– Успокойся, – Палагин поглаживал кудри товарища, прислоняясь к его лбу своим челом.

– Ты меня возмущаешь, я не понимаю твоей логики, – и тут ему вспомнилось, на свой страх и риск Дмитрий выразил всплывшее напутствие, – слышал в интернете, что здоровому человеку никогда не понять того, у кого есть расстройство.

Павлович смолчал. Взглянул на Дозорцева с осуждением, прикусил губу, словно борясь с желанием выдать упрёк.

В синих глазах Дмитрия отсвечивал тёплый свет фонарного столба. Будто бы поталь, плавающая в атлантическом море. И блестели они, не от сожаления за сказанное, не от тревоги за дуга. Не от жажды расслышать долгожданное согласие. Он и не догадывался, что трепетало внутри. Как из важной, золотой молодёжи, по воле которой и земля остановится, он стал таким покорным. Перед каким-то неотёсанным пофигистом, перед простолюдином без тяги к лучшей жизни. Перед фанатиком, одержимым и помешенным Палагиным. А тупой, как дубовый тейбл Павлович даже не старался разыскать причин.

– Я больше не стану наседать, – смирился Дима. – Тебе с этим жить, не мне.

– Ты знал, что расстройства передаются по наследству? – а он продолжил беседу, важную Дмитрию. – Знал, какую большую роль в психологических отклонениях играет генетика?

– И не только генетика.

– Но и она тоже.

– К чему ты клонишь?

– Если бы я знал, кто они, откуда, чем болели, каких тараканов вынашивали в голове, как боролись с ними, – Георгий был тих, на радость Дмитрию, мягок. – Предрасположенность, это и прекрасно, и ужасно. Если понимать, чему подвержен, это легко предотвратить. Но если нет, – утих Палагин.

– Поэтому и существуют врачи.

– Я мог бы справиться без них, – жалобно проскулил Гоша, – знай то, о чём по рождению имею право знать.

– Тогда, почему большинство обращается в клиники? – с вызовом спросил Дима. – А они знают о болезнях и особенностях семьи, – беглым взором прошёлся он по противнику. – Справляться с расстройствами труднее, чем тебе кажется.

– Ты меня не переубедишь, – блефовал спутник, – я всё равно продолжу поиски.

– Неужели, хочешь найти биологических родителей?

– Нет, ничего подобного, – юнец незамедлительно опроверг мысль Димы. – Но я не знаю, что в том документе. После рассказа бабушки, всё наконец-то прояснится. Одно я знаю точно, что не намерен возвращаться назад. По крайней мере, сейчас, —Георгий пожал оголёнными плечами, осторожно выставляя пятерню перед Димой. – В случай чего, ты всегда можешь вернуться в Москву. Тебе нужно устроиться на работу, и я помню об этом, – но Дозорцев сторонился, не решаясь скреплять с ним пальцы.

– А ты будешь шастать непонятно где? Не зря же ты с собой заграничный паспорт уволок и мой ещё прихватил! – вздрагивал Димитрий. – Ты же никогда не путешествовал один, а если окажется, что твоя родина – это совершенно другая страна? Поедешь туда, о чём ничего не знаешь? Ты спятил? Ладно бы ещё это была Беларусь или Украина, а если это Европа? Скандинавия? Как ты собрался там находиться? Без опыта путешествий, да ещё и в дальних краях, – но пугало Дозорцева далеко не преданное гласности благоразумие, а нечто иное, о чём Даниилович не сумеет поведать.