Лена Мюллер - Линия Возврата

– Я должен узнать, – замучено мямлил Палагин.

– Должен? Перед кем ты должен? – старушка склонила голову в бок. – Перед собственным страхом? – предположила она. – Что же ты тогда медлишь? Боишься, что обретённые знания, о прошлом, ничего не изменят? Ты приехал сюда не ради настоящего имени и национальности. Ты приехал за шансом, который смог бы изменить твои эмоции.

– Мне не важны эмоции! Я хочу совсем другого! – рвал глотку неуравновешенный.

– Обрести их? – София находчиво задала риторический вопрос. – Ты хочешь чувствовать что-то кроме сомнений, – добавила она. —Я знаю это, потому что несколько лет назад увидела, как сильно ты изменился после той правды, о которой тебе довелось услышать. Когда ты узнал, что являешься приёмным сыном. Ты был потерян, не знал, кто есть на самом деле и верил в то, что очередная правда всё изменит. Теперь выбор за тобой, – женщина смерилась с его безумием, поудобнее усаживаясь в кресло.

– Да, за каким, – горланил Гоша благим матом, – ты стараешься отговорить меня?! – оскал показался сквозь поджатые губы, как только Палагин раскрыл пасть.

– Если в чужих словах человек находит подтекст, значит это его мысли. Именно ты и стараешься себя отговорить.

– Отговорить от чего? – рыкнул он. – От того, что способно наладить моё состояние?

– Так, наладь поскорее.

София не поддерживала рвение ребёнка, прочесть бесполезные строки. Не потакала детскому интересу, познать давно позабытое прошлое. Рассмотреть в буквах, как мечтал Палагин, своё я. Избавиться от ран, приложив пергамент, вместо лекарств. И, подобно Дмитрию, не могла понять, почему ксива для Георгия, как крест на груди у верующего христианина. Настолько же значима и необходима. Но Соловьёва сделала шаг навстречу. Покинула качалку, приблизилась к потерянному Палагину и без усилий вернула себе господство над документом. Отодвинула в стороны края бумаги, распрямляя загнутый лист. Степановна дала внуку личное пространство, воротившись на мягкие подушки. Поелозила на них, постучала по подлокотникам и облокотилась о спинку. София подозвала Георгия к себе. Он, как услышавший приказ слуга, тут же поплёл к пенсионерке. Опустив взор, уронив чёлку на глаза и заковав руки в замок. Гоша нагнулся, а София силой расцепила скованные конечности. Она молча выставила перед его лицом раскрытое свидетельство, передавая право на его владение. А Павлович принял дар, хоть и опасливо, хоть и застенчиво.

Приятные ощущения. Гладкая поверхность, лёгкий материал, испачкать пади, проще простого. Тёмный, синий орнамент, на фоне морского оттенка, казался грязным и тусклым. Крупным шрифтом, еле заметными чернилами нанесли название страны. В середине герб, двуглавый орёл. Павловичу выпал шанс читать заголовок: «Свидетельство об усыновлении (удочерении)». На документе были дата и печать, имена родителей, с которыми Палагин живёт и по сей день. Но его заинтересовала другая строка «с присвоением ребёнку фамилии, имени, отчества». Рядом стояло полное ФИО: Палагин Георгий Павлович. Это под ним молодой человек привык себя знать, но никогда не ощущать. Не откликаться в школе на фамилию, не реагировать на имя у исписанной, формулами, доски. Морщиться, когда ради забавы сверстники кличут его по отчеству. И теперь он должен узнать своё имя при рождении. Посмотреть на заветный билет в обратный путь, на отправную точку. На то, с чего, однажды, всё началось.

Около пометки места рождения указали Выборг. Всё верно, он появился на свет именно здесь. В роддоме на Ленинградском шоссе, вокруг, которого всегда царит неразбериха. Знать, русский. На крайний случай, украинец, а ли белорус. Вот уж не предполагал Георгий, что его ФИО будет отличаться от русскоязычных примеров. Рассчитывал на отсутствие окончания, быть может, на говорящую фамилию, но даже не думал, что в ней найдётся место суффиксу-нен.

– Ярвинен? – он впал в ступор. – Севери Ярвинен? – щурился порывистый юнец, – А, как же, отчество? Его нет? – его нет, хотя порой, отказникам присваивали отчество матери, коль не появлялось отца. – И это, моё имя? – о его истории он даже не догадывался.

Гоша ждал объяснений, сверля дыру во лбу Софии. Он даже не старался скрыть нарастающей панической атаки, ещё не успевшей полностью завладеть суматошным Павловичем. И хоть картинка вокруг поплыла, а пробегаться по тексту и внимать речь бабушки у него получалось недурно. И ясность ума продлится недолго, посему Георгий поторопился вдаться в подробности:

– Имя, оно не русское, – бил он пальцем по тексту, – но я родился в России? – как это понимать, неужто санитары решили подшутить и нарекли его каким-то Севери.

Севери, в честь Севера? Потому что Выборг построился недалеко от Санкт-Петербурга? Близь могучей северной столицы?

– В значениях имён, я увы, не сильна. Лучше не у меня спрашивал, а отыщи в навороченном гаджете, – она потёрла вески. – Тю, владеет интернетом, а не пользуется, – потянулась Степановна.

– Да, да, конечно, сейчас, точно, да, – запаниковал он, стараясь как можно быстрее напечатать в поисковой системе заветное имя. – Севери – мужское финское имя, означает строгий. А, фамилия, Ярвинен тоже финская, – он замедлился, ослаб и выронил смартфон на ковры пенсионерки.

Конец. Судьба Павловича Георгия Палагина оборвалась. У него больше язык не повернулся назвать себя Гошей. Палагиным и даже тем надоедливым прозвищем Дмитрия: Джорджем. Он уповал на надежду, что отец его простит, когда сын отречётся от звания: Павлович. Гоши не существует. Впервые, пялясь в треснутое зеркало, он узнал человека в отражении. Так вот как тебя зовут, Севери Ярвинен. Всё это время Севери прятался здесь? В стекле, обрамлённом резной рамой? Какой же он живой, шебутной и озарённый. С не помутнённым сознанием, бойкий и светлый дух.

Мир, созданный вокруг Павловича, рухнул дважды. Вторым разом стало сегодня. Всё уже было разрушено, сломано и сожжено дотла. Но он обнаружил руины, смахнул пепел, замечая под углями свежие ростки. К чему возводить новый град, коль можно отстроить старый?

Гоша сел у подножья тахты. Он по-прежнему ожидал объяснений, свалившись на холодный гобелен и задирая подбородок, дабы лицезреть Софию. Он хотел чего-то ещё. Подробностей, дополнительной информации, сокрытых тайн. И возможно имя с фамилией, простые вещи, которые внук сумеет со временем принять. А дальше тяжелее. Ноша будет возрастать, мешки на плечах, наполняться кирпичами массивнее прежних. Но цепь уже разбита, Георгия больше нечему держать. Заключённый, без прикованного к нему валуна и с обрыва спрыгнет. И в фонтан занырнёт и с самолёта сиганёт. Быть может, погибнет без тормоза на лодыжке, но так вольно, как никогда прежде.