Лена Мюллер - Линия Возврата

– Не всё ли равно?

– Болезненная фраза? – а он хорош, понимал всевозможные удочки Палагина, – знаю, что ты имел в виду. Ремонт – это мелочь, но даже её ставят выше твоей проблемы, – и попал в точку.

– У меня нет проблем, – Георгий продолжал выстраивать барьер, корча жертву без шанса на спасение.

– Сколько же в тебе расхождений, мой мальчик, – дядя ощерился во все зубы и засиял, – Ты потерпи пару месяцев, а там глядишь и до Выборга доберёшься. О родине разнюхаешь и в какие-нибудь заполярные края рванёшь! – подбадривал Киости.

Слушать Константина нельзя, так наставляла мать. Он был прекрасным психологом, но ужасным советчиком. Замечательным рассказчиком, но худшим исполнителем. На носу у Киости никогда не находилось розовых очков, однако мужчина был не прочь примерить их на ком-то другом. На ком-то юном, потерянном и неокрепшем. И ему даже не приходилось убеждать. Косте нравилось непринуждённо вешать лапшу на уши, сорта, который полюбился именно Гоше. Своенравному дитя, отказывающемуся от полезных брокколи, от суровой реальность. Наедающийся от пуза сказочными выдумками, которые хотел слышать.

– Пойду я уже, воспользуюсь случаем и отлежусь денёк дома, – дядюшка прокрутил часы, потянулся и зазевал.

– Постой, – обернулся Гоша, – ты же не скажешь ей раньше времени?

– Не скажу конечно, я всегда на твоей стороне, – ошеломлённый Константин будто бы оправдывался, а может и вовсе подлизывался. – Тебе сегодня 23 года исполнилось, пора показать свою самостоятельность, – манипулировал он.

Долгожданная поддержка и понимание, услада для Георгия. Вот почему он никогда не грубил дядюшке, оставаясь с ним приветлив и радушен. И даже сейчас, когда, казалось бы, есть шанс бросить вызов ради спора, Гоша забросил затею. Киости оборачивал вынужденное взросление в удобный аргумент для Палагина. Теперь, Павлович использует это как оружие, оправдывая юношескую дурость.

– И ещё, – подбежал Палагин, – мне придётся ехать одному? – выглядя испуганным, Павлович заимел привычку ковырять заусенцы.

– Тебе нужна компания? – Киости слегонца хлестанул Георгия по рукам, чтобы малец не занёс заразу. – Чего распереживался?

Неженка простонал, потирая красный след. Повертелся по сторонам и вместо замаха, которым бы вспугнул любого другого обидчика, грешный взглянул на Киости.

– Ты не поедешь со мной?

– Я? – растерянно выкрикнул дядька, – я? – заладил он. – Забот полон рот. Знаешь ли, коммуналка сама себя не оплатит. И так за плечами ни гроша, а тут ещё отпуск вымаливать на неопределённый срок, – Константин ударил себя в грудь, словно готов был поклясться в безвыходном положении, – да меня тут же попрут из компании! – драматизировал Константин. – Мальчик мой, если бы мне позволяли финансы, я бы с тобой хоть на край света поехал, но нет у меня такой возможности. Нет и всё тут, понимаешь? – вины мужчина не чувствовал, а всё равно просил прощения. – Ты же не обижаешься? – и вот мужичок затих, внезапно воскликнув. – Возьми с собой Диму!

Дядька как в воду глядел, подкинул именно ту идею, от кой Георгий ликовал. Как утопающий, которому указали на спасательный круг. Павлович покосился на Дмитрия. Отставил разговорчики и окунулся в думы о безмятежном, ничего не подозревающем дружке.

И впрямь, отпрыск богатых москвичей, кой безмятежно попивает чай Да Хун Пао, подаренный его отцу зарубежным партнёром из Азии. Ну надо же, Дозорцевы буквально пьют двадцать тысяч рублей за завтраком и ничуть не давятся. Дмитрий сбросил на стул пиджак и рубаху, исчезая из виду в поисках халата. Даже домашняя накидка из шёлка и кружев, заимствованная им у матушки, стоила как последняя модель телефона от компании «Apple». Но Даниилович был щедр, далеко не скуп и не жаден. Сколькие разы Дима платил за Палагина, останавливаясь на перекус после затяжной прогулки по столице? Как скоро мог примчаться из любой точки города, бросая важные дела? Слишком часто, чтобы не вошло в привычку этим пользоваться. Дабы прекратить брать карманные, прекрасно зная о грядущей сытости, благодаря наполненному кошельку Дозорцева. И Дима не имел права злиться на Георгия, покуда приучил бедняка к устрицам.

Дима не будет перебирать ежедневники лишь бы отказаться от путешествия. Ему не придётся отпрашиваться и волноваться о тратах. Создавалось впечатление, что даже под страхом собственной смерти Даниилович бросится под пули, прикрывая Палагина. Дозорцев всегда поучал: «Имя запомнится, если будет, кому помнить». И никогда не понимал, что в памяти сохранится лишь отданная жертва, а не буквы в паспорте. Георгий наизусть выучил вкус блюд, напитков, запаха того, кто его кормила. Станцию, подъезд, каждую мелочь. Но будь на месте Дмитрия кто-то другой, ничего бы не поменялось.

Пару месяцев спустя

Неужто он и впрямь выбежал на дорогу, где сломя голову мчались автомобили? Где не спотыкнуться о, проложенные для трамвая, пути, удача, в чистом виде её проявления. Пацан, несущейся по трассе, либо поцелован богом, либо проклят дьяволом на вечное бессмертие. Перепрыгивая изгородь, он ни разу не оступился. Петляя мимо пешеходов, он лишь единожды зацепил рядом идущего старика. Георгий поднял на уши всё 14 Садовое кольцо, чуть не спровоцировав несколько ДТП. Орликов переулок загудел, Мясницкая улица погрузилась в гул и ругань. А на проспекте Академика Сахарова и вовсе нарушилось движение. Ласковые слова доносились даже из окон близь стоящих домов. Палагин устроил настоящий переполох, создавая и пробки, и потасовки между обладателями машин. Сам же негодяй драпал, как в последний раз, безоглядно устремляясь к цели. Ко двору Дмитрия Дозорцева, к кирпичному строению, к железному подъезду. Его щёки пылали огнём, из носа текло ручьём, а из потных ладоней выскальзывала пластиковая папка. Палагин еле-еле удерживал заляпанный фолдер, поплатившись картой «Тройка», выпавшей из заднего кармана. Чеки, копейки и фантики разлетелись по Харитоновскому проспекту, а к концу дороги Павлович чуть не посеял паспорт. Его взгляд был бешеным, зрачки расширенными, а вид безумным. Пульс доходил до сотни ударов в минуту, участилось дыхание, задрожали колени. И ничто не могло так усугубить ментальное здоровье, как выжидание заветного часа. Товарища, кой обязан был показаться без промедлений. От зелёной тоски, нетерпеливый малый всё больше и больше запускал в мысли параноидальные идеи. Георгий по десятку раз повторил имя Дозорцева, как душевно больной, вслух, да ещё и громогласно. Он разглядывал акты и квитанции по несколько раз опуская руки по швам и задирал подбородок к небу. Беспричинно бросался палками, ходил кругами и выглядел как наркоман. То усаживался на лавку, то вновь поднимался на ноги. Бродил кругами, зависал на месте и глядел в одну точку. Палагин кого-то караулил, с нетерпением озираясь на стальную дверь. Едва ли слышался скрип, по телу пробегал мандраж. А показавшиеся на улице соседи Данииловича с насторожённостью обходили стороной шуганного Палагина. Георгий то и дело сжимал бумаги в кулаке, улавливая звуки прибывшего, на первый этаж, лифта.