Эдуард Резник - Там, где нас. Непутёвые-путевые очерки

Эпилептикам аутлеты запрещены категорически, ибо от пестроты тряпья и людского мелькания приступ там может случиться каждую секунду.

– Взгляни на эти цены! – кидается жена от нижнего белья к верхнему, от детского – к взрослому. – Они же просто смешны!

– Это в долларах, – напоминаю ей я. – Надо умножать!

– Кто сказал?! – хихикает она истерически.

– Пифагор.

– Плевала я на Пифагора! Тоже мне, авторитет.

И действительно, тут о нём не слыхали.

В магазине электроники нас обслуживает вертлявая девица, дующая жвачку, как стеклодув в Гусь-Хрустальном.

– Мне нужен фотоаппарат. Камера! – говорю я ей.

И продавщица, лопнув розовый пузырь, переспрашивает:

– Кэмра?

– Ага. Фото. Щёлк-щёлк…

И нас приглашают к стенду.

Пара десятков замусоленных фотоаппаратов, пристёгнутых тросами, готовы обслужить клиента по первому же требованию.

– Этот! – тычу я пальцем в облюбованный агрегат. – Зис!

– Ноу проблем.

Вертлявая отстёгивает замызганный экспонат и подаёт.

– Берёте?

– Вот это?! – переспрашиваю я.

– Йес! – улыбается девица.

– Бат ай вонт нью! – говорю. – Новую, понимаешь?

– Нью? – удивляется она.

– Ин бокс… В коробке.

– Ноу проблем.

Виляя бортами, продавщица швартуется у шкафчика, извлекает из него пустую коробку и запихивает в неё эту замусоленную рухлядь.

– Минуточку! – хватаю её за руку. – Вейт, гражданка! Ай нид нью, с линзой.

– Ноу проблем! – ещё раз хлопает девица жвачкой и отщёлкивает линзу от соседней камеры.

И тут уж я не выдерживаю.

– Новую! – рычу я. – Нью! Понимаешь, родная? Со всеми причиндалами – аксессуарс!

– Ноу проблем.

И на свет мгновенно появляется бумажный пакет со шнурами, зарядкой и прочей мелкой белибердой.

– Да она рехнулась! – поворачиваюсь я к жене.

И вот тут на сцену вступает Пифагор.

Пузырящаяся девица бросается к калькулятору и принимается острым маникюром живо вдавливать кнопку за кнопкой.

Результат сногсшибателен! Сумма на сто пятьдесят долларов превышает обозначенную на ценнике.

– Что это?! – недоумеваю я.

И юная леди снова вбивает в окошечко циферки: за коробку, за пакет, за линзу и за подержанное «тело» аппарата.

Сумма вырастает ещё на пятьдесят «зелёных».

– Ай вонт нью! – уже почти кричу я. – Новую. В коробке – ин бокс, с линзой анд аксессуарс! Вместе – тугезер, понимаешь?!

– Бокс… – невозмутимо перечисляет девица, выставляя передо мной коробку. – Акссесуарс… – потрясает перед моим носом пакетом. Затем следует линза и аппарат. – Как будете платить? – вопрошает меня жвачное.

– А он противоударный?

– Йес.

– А можно испытать? Мэй ай трай?

– Йес.

И я с трагическим «упс» роняю аппарат на ковролин.

Пузырчатая как ни в чём не бывало поднимает оброненное и, хлопая новый пузырь, спрашивает:

– Берёте?

– Оф кос! – киваю. – Теперь особенно. Только в кассе отобьём…

Но жена уже тянет меня к выходу.

– Погоди, у меня ещё к ней вопросики… – вырываюсь я.

Однако с пустыми руками из гостей уходить не принято. И мы прикупаем там электронный будильник и набор домашних телефонов.

А покидаем мы неспящий Лас-Вегас уже следующим днём.

Местный аэропорт словно рабочий улей. Суета, толчея, на первый взгляд неразбериха. Пчёлки-труженицы слегка обкурены, но тем не менее предельно деловиты.

Пассажиры – их нектар. Они сбирают его прямо с автобусов и спешно фасуют, ловко манипулируя лапками и приговаривая: «Гоу зер… гоу хер…» Что означает: «Идите туда… Идите сюда…»

При этом их цветные лица равнодушно-бесцветны.

Затем пассажиры стекают к прилавку, за которым орудует пчёлка-приёмщица с мрачным трутнем-грузчиком.

Сцепив на груди руки, трутень отточенным взором вспарывает чемоданы, придирчиво ища перевес.

Торг с ним неуместен. Трутень – член профсоюза и, как истинный член, он твёрд и несговорчив.

Сложив ладони рупором, гид подогревает наши страсти:

– Сорок пять фунтов, не больше! Слышите?

– А сколько это в килограммах? – теряется группа.

– Забудьте о килограммах, тут вам Америка!

– Но сколько это килограмм?

– Повторяю, тут только в фунтах!

– Но мы же в них не складывали!

– Так сложите!

– Как? Мы же не знаем, чем измерять!

– Фунтами! Говорю вам: фун-та-ми!

– А сколько их в килограмме?

И гид теряет терпение:

– Забудьте вы уже, наконец, это слово! Говорю вам, здесь фунты!

– Но сколько их?! Сколько?!

– Сорок пять! И ни граммом больше.

– Так всё-таки – граммы?

– Фунты-ы-ы! Фунты-ы-ы!!! – надрывается гид.

– Как же нам посчитать?

– Ве-шай-те!

– Мы сейчас повесим тебя! – вскипает благородной яростью группа.

И гид сдаётся:

– Хорошо, тогда делите на три!

– Чемоданы?

– Килограммы!

– Но ты сказал о них забыть!

– Всё! Я повешусь сам!

В препирательствах время проходит незаметно.

– Следующий!.. Некст! – гаркает мне приёмщица, и я взваливаю багаж на весы.

Два чемодана отчаливают благополучно, третий же терпит крушение у самого причала. Профсоюзный член недовольно кривится и качает головой.

Я бухаюсь на колени. Скрипит ключ. Взвизгивают молнии. Очередь шипит. Я дёргаю жену за брючину:

– Какой у нас перевес?

Жена молчит. Я горячусь:

– Что выкладывать – мяч или туфли?

– За мяч, – слышу, – убью любого!

– Так туфли?

– За туфли убью тебя!

Копошусь в шуршащих внутренностях. Вслепую вырываю пару ношеных носков, запихиваю их себе в карман и подобострастно заглядываю члену в лицо.

– Фоти файф!.. Сорок пять! – брезгливо роняет лицо и, будто смахивая пылинку, отправляет чемодан в плавание.

Ошарашенные, мы отчаливаем от прилавка.

– Ты это видела?

– Видела.

– Не, ты это видела?

– Да видела я, видела!

– Носки?!!

В самолётах местных авиалиний, как в автобусах, места общие – вошёл и сел. У пассажиров на руках лишь номерки с витаминными подгруппками – А, В и С.

В нормальных странах это могло бы вызвать здоровый мордобой, но только не тут.

Я попадаю в кислый ряд С, жена соответствует В.

– Займу нам у окна! – всасываемая потоком, кричит она мне и превосходит самою себя. Места и у окна, и у туалета.

– Всё в одном! – радуюсь я, поглядывая на стюардессу-гаитянку в синеньком фирменном сарафанчике, лицом похожую на Боба Марли, а формами напоминающую Наоми Кэмпбелл.

Впрочем, Боб Наоми не конкурент.

Пять часов лёта обещают быть любопытными.

Летим. Справа спит жена. Слева сухонькая седовласая американка ковыряет карандашом судоку.

За спиной то и дело истошно взрывается ватерклозет. Жизнь кипит. Я в серёдке.

– Эскьюз ми, – обращаюсь к соседке, и та пружинно вскакивает.