Елена Свиридова - Легенда Арагона

– Боже мой! Боже мой! – воскликнул дон Эрнесто, не в силах больше сдерживать волнение. – Значит, ей можно верить?

– Кому, сынок? Безумной Хуане? Конечно. Я знаю: ты винишь её в том, что она не предупредила тебя о несчастье с твоей женой, но… видишь, какие дела… Это всё Дьявол, а с ним нелегко бороться. Видно, даже она, слуга Господа, не знает, чего ожидать от Дьявола.

– Знаете, madre, – вскричал дон Эрнесто, – она меня предупреждала… три дня назад!

– О Боже, сынок! Предупреждала?! О чём?!

– О том, что опасность нависла над всеми нами, над замком, над моими детьми, а меня самого подстерегает смерть…

– Эрнесто!

– Да, madre! Она сказала именно так и просила меня не впускать в замок человека в чёрном, который, якобы, слуга Сатаны. А я… был так груб с Хуаной! Сказал, что не откажу в гостеприимстве никому…

– Дон… Эстебан… – растерянно прошептала Хулия.

– Я впустил его, – кусая губы, проговорил граф, – сеньора в чёрном камзоле… И вот неприятности уже начались, но, скорее всего, именно на этом проклятом празднике, завтра, случится какое-то несчастье. Вот чего я боюсь!.. О Боже! Каким страшным было пророчество Безумной Хуаны!

– Повтори её слова, сынок! – взмолилась Хулия. – Вспомни всё, что она говорила!

– Я помню, madre, этого нельзя забыть: если я впущу в замок человека в чёрном, который знатен и сед, но, тем не менее, слуга Дьявола, то замок окажется в руках Сатаны, одна смерть будет следовать за другой, а потом прольётся целая река крови.

– О горе мне, несчастной! – донья Хулия соскользнула со скамьи и упала на колени. – Неужели всё это из-за меня?! Из-за того страшного греха?!

Дон Эрнесто поднял её и твёрдо сказал:

– Это из-за того негодяя, что подверг Вас бесчестью, madre. Скажите мне его имя!

– Зачем тебе, сынок? Ведь он будет завтра в числе наших гостей. Приглашений нельзя отменить.

– Пусть! Я твёрдо решил выдержать свою роль. Но я должен знать. Он заплатит, а не мы все!

– Эрнесто, а вдруг Дьявол именно этого и ждёт: той минуты, когда ты захочешь наказать моего обидчика?..

– Madre! – перебил граф. – Прошу Вас, назовите имя!

– Дон Фелисио Мартинес де Ла Аутодефенса…

– Этот?!. Этот старый боров?! – изумлённо выдохнул граф.

– Сейчас, может, и старый боров, а тогда… прямо дикий кабан!

– М-м-м, – промычал граф и рванул застёжку воротника. Потом он посмотрел вокруг так, словно ему не хватало воздуха или было мало места для его ярости.

– Ну, вот что, madre, – решительно сказал он, наконец, – давайте поборемся с Дьяволом! Что нам остаётся делать? Сидеть сложа руки и ждать всяких несчастий я не намерен. Я думаю, что мы с Вами сумеем защитить наших детей.

– Конечно, Эрнесто! Ты правильно говоришь, сынок! – в тон ему ответила донья Хулия. – Ты будешь начеку там, среди гостей, а я послежу за прислугой и за всем остальным в замке. Может быть, нам удастся предотвратить беду. Я всю ночь буду молиться об этом Пресвятой Деве. Лишь бы Она меня услышала!

На самом севере Арагона, там, где кончаются южные склоны Пиренеев, в широкой долине простирались владения четырёх замков, хозяева которых издавна жили в мире.

Ни предки, ни потомки их уже более двух сотен лет не затевали войн, чтобы захватить соседа в плен и получить выкуп или чтобы разорить замок. Никто не стремился отнять чужие земли, не грабил чужих крестьян, сжигая деревни, угоняя скот, вытаптывая посевы, как это происходило почти по всей Испании, особенно с тех пор, как волна Реконкисты откатилась далеко на юг страны.

Даже дальние феодалы не решались вторгнуться во владения четырёх сеньоров.

Замки были построены примерно в одни и те же годы по разрешению Короля Арагона рыцарями, особо отличившимися на войне с маврами и весьма дружными между собой. Поэтому все эти сооружения, могучие и величественные, были не только похожи, но и соединялись подземными ходами, которые, впрочем, ни разу не пригодились для какого-либо дела и со временем были забыты.

С одним из замков, наиболее могущественным, построенным не на равнине, как другие, а у самых горных отрогов, ты, дорогой читатель, уже знаком. Это Ла Роса.

Хозяева же остальных трёх так часто менялись за две сотни лет, что ныне не имели ничего общего ни в дружбе, ни в родстве с древним родом Фернандесов де Ла Роса. Но хотя дружба иссякла, сохранились отношения вежливости, приличия и традиционный мир, что само по себе немало.

Первым на праздник в Ла Роса прибыл маленький тощий старик, дон Эдгар Торез, епископ Сарагосский, которому несколько лет назад Король Арагона и Валенсии, граф Барселоны дон Хайме II Справедливый пожаловал опустевший замок погибшего в бою с маврами одинокого рыцаря дона Себастьяна Тобеньяса, замок с прекрасным именем Ла Аурора 25 25 Ла Аурора (исп. La Aurora) – восходит к латинскому Aurora и означает Утренняя Заря. .

Дон Эдгар большею частью вёл службу в одном из храмов Сарагосы, но в летние месяцы обычно приезжал в свои владения, где без него хозяйничал управляющий, горький пьяница, неумело ведущий хозяйство и разоривший крестьян сеньора. Однако дон Эдгар снисходительно относился к тому, что в подвалах замка гниют совершенно напрасно отобранные у крестьян продукты, что кладовые забиты полотном, посудой, воском, мылом и прочими мелочами, из-за которых крестьяне не спали ночей и которым отдали столько труда и сил.

Сеньор, девиз которого звучал: «Богатство и независимость!» – быстро находил применение всему этому.

Несмотря на сан епископа, он имел весьма мирское увлечение – страсть к лошадям. Его конюшни были самыми обширными в округе. Великолепные арабские и персидские скакуны были разных мастей: каурые, соловые, рыжие, буланые, серые в яблоках, вороные, белые. Их кормили, чистили, холили, выгуливали десятки конюхов, к которым сеньор относился с большой благосклонностью.

Сеньор епископ владел таким несметным количеством лошадей, что Король несколько раз обращался к нему с просьбой снабдить боевыми, вьючными и дорожными лошадьми, а также конской сбруей многочисленные отряды арагонских рыцарей, отправляющихся на войну с маврами 26 26 У вполне снаряжённого рыцаря было три лошади: боевая (cavallo en diestre), дорожная (palafri) и вьючная, которя чаще всего заменялась мулом. Мул вёз доспехи, а palafri – рыцаря, который пересаживался на боевого коня перед самым сражением. .

Крестьяне девяноста трёх деревень, принадлежащих замку Ла Аурора, завидев дона Эдгара, говорили: «Явилась наша Кляча. Уж лучше бы у нас сеньором был арабский жеребец, чем этот Сарагосский священник».

Прозвище Кляча оказалась весьма метким: сеньор епископ был так стар, что его голова всегда подрагивала, а необыкновенно богатая, украшенная золотым шитьём и драгоценными камнями парчовая епитрахиль болталась на маленькой худой фигуре, как на палке. Впалые щёки и провалившиеся глаза с коричневыми кругами вокруг них вызывали бы сожаление, если бы не острый, хищный взгляд жёлтых ястребиных глаз.