Влада Билоус - Когда придёт Человек

– Вот тебе и огнемёт. Раньше у нас были ранцевые, – сказал Павел, перегоняя конфету во рту. – Давно, ещё до того, как Вознесенский тут работать стал, – тут старший санитар по-дружески подмигнул Саше. – Но с ними неудобно бегать было. Громоздкие. Теперь такие вот, бери.

Женя, не церемонясь, взял оружие в правую руку. Он ожидал, что будет тяжелее.

– Лёгенький какой-то. – На лице парня играла улыбка, а глаза блестели. У Жени перехватывало дыхание от того, что он санитар в подобном морге. Он вдруг вспомнил, как со своими друзьями в детстве играл: кто-то был безголовым, кто-то полицейским, но самыми крутыми считались роли парней из ночных бригад с огнемётами.

– А ты попробуй с этим «лёгеньким» несколько часов побегать… – ответил Вознесенский. Он взял стул, поставил его в центре секционной и сел задом наперёд, спинка оказалась у него перед грудью. Он положил подбородок на неё и зевнул, так, что его голова приподнялась. – Мнение поменяется. А вообще тебе бы не мешало купить себе гантельки или турник в комнате повесить. Нужны крепкие руки.

– Минуту можешь стрелять огнем непрерывно, ещё три минуты ему надо остыть, – объяснял Павел. Пока он это говорил, его тон не приобретал почти никаких оттенков эмоций. – Одного заряда хватает на пять выстрелов. Перед каждой сменой ты обязан проверять, заправлен ли баллон.

– А разве этого хватит спалить целое тело?

– Это ж тебе не крематорий, – с насмешкой в голосе сказал Роман. – Эти существа очень быстро горят, как бумага. Поэтому и боятся огня.

Женя повертел огнемет в руках. На рукоятке была выгравирована фамилия Полищук.

– А кто такой Полищук? – спросил он.

– Не такой, а такая. Это огнемет Кати. До тебя работала, – сказал Павел, и мятная карамель захрустела у него на зубах. – Теперь держи вот эту штуку, – сказал он и дал младшему санитару тяжёлый тесак.

– А это?

– Сразу палить безголового нельзя. Надо пригвоздить к земле, пока я буду пытаться собрать образцы живой ткани для ГСБ, – объяснял Саша. – Часто это не получается, и мы забиваем… Только никому об этом не говори, – и Вознесенский приложил палец к губам.

Павел показал Жене, как огнемет включить, как проверить в нем заряд, как снимать баллон с огнесмесью и как его заправлять.

– Учись пока, – сказал Саша, – а мы с Пашей тогда за дело. – И он кивнул Павлу на холодильник.

В обязанности Вознесенского как эксперта не входила подготовка тела к похоронам, но он переживал, что его воровство будет замечено коллегами с другой смены. Поэтому Саша перестраховывался, часто зашивая труп самостоятельно.

Женя держал огнемет в двух руках, и через несколько минут парень понял, что оружие и правда тяжеловато. Вознесенский, в это время натянувший уже брезентовые нарукавники и фартук, выпалил:

– Блин!

Он подошел к тому же шкафчику с оружием и достал короткий серебряный ножик.

– А вот это ты должен всегда носить с собой. Даже когда мусор выбрасывать идёшь. Пристегни к поясу или ещё куда-то, но серебряное оружие держи при себе. Вся нечисть боится серебра. Что ты его железкой пырнешь – всё равно. Серебром хоть как-то защитишься.

Женя кивнул.

Вознесенский вернулся к телу.

Решившись поупражняться в боевой стойке, Женя бросил нож в карман халата, потом выставил вперед огнемет, взяв его, как показал Павел, двумя руками, и положил пальцы на спусковой крючок.

Так случайно получилось (он правда не хотел, чтобы произошло что-то подобное), но струя огня направилась прямо в сторону стола, за которым сидел Роман. Стол не загорелся, пламя до него даже не достало, было слишком далеко.

Но Роман при этом сразу же среагировал, с нечеловеческой силой отбрасывая от себя стол ногами и руками – его рефлексы.

– Комп! – крикнул Вознесенский, но большой белый экран уже разбитый лежал на кафельном полу, а рядом с ним системный блок, осколки вазы, конфеты, разбросанные карандаши и ручки. Роман на кресле с колесиками отъехал в самый угол. Глаза его, пусть и не горели синим, остекленели от страха, сам он дышал тяжело и часто.

Вознесенский, держа в испачканной кровью руке иглу, посмотрел на перепуганного Женю с огнеметом, затем перевел взгляд на Романа, похожего на кота, которого облили водой – тот весь сжался, готовясь напасть.

«Цирк», – подумал Саша.

Павел при этом, понимая мысли эксперта, хихикнул про себя, а затем, печально сведя вместе брови, посмотрел на разбитую вазу с конфетами.

– Ну, зато повод попросить у Шумкова (это наш начальник отдела по борьбе с ночной преступностью) новую аппаратуру, – сказал Саша, пытаясь сдержать подступавший смех. – Убирайте теперь…

Женя смотрел в глаза Роману, а Роман смотрел в глаза Жене: казалось, их грудные клетки поднимались и опускались в одном ритме. Что-то щелкнуло. Что-то случилось… Что-то опасное, когда они вот так посмотрели друг на друга. Что-то запустило тот страшный механизм, предвещающий конец. В голове новенького санитара среди тысяч кубиков воспоминаний один, самый древний, закрытый крепко-накрепко, задрожал. Но ни Роман, ни Женя этого не поняли.

– С прицелом тебе надо ещё поработать, – сказал водитель, выдыхая уже более расслабленно. – На предохранитель нажми… – и вновь в его голос вернулось высокомерие.

Женя только после этих слов опустил голову на огнемет и надавил вниз красный рычаг – как оказалось, тот всё время был поднят.

Пока новенький не видел, Роман одной рукой поднял и поставил дубовый стол с забитыми бумагой ящиками на место. Вознесенский при этом, сводя вместе человеческую ткань, посмеивался.

– С вас новая ваза, – сказал Павел санитару и водителю.

Жене было неловко и неудобно. Роман быстро вынес разбитую технику на улицу, пока парень сметал в кучу осколки и разбросанные зеленые конфеты.

После второй смены он хотел только одного – поспать, однако занятия в училище начинались уже в девять. На прощание Вознесенский сказал ему, что тот привыкнет, «даже Рома привык». Ведь когда работа заканчивается, начинается обычная, ничем не примечательная жизнь.

На автобусной остановке Жене даже не надо было стараться выходить. Его вынесло наружу потоком пассажиров. Он подумал о том, что с удовольствием бы прилег где-нибудь на скамейке и задремал. Но ему пришлось брать в холле училища (на последнем курсе пары в аудиториях были редкостью) невкусный кофе, переодеваться в халат и подниматься в аудиторию.

Все же, в тот день он не отвертелся, и после пар Алёна привезла его домой на машине.

А дома пахло едой – гороховым супом, приготовленным мамой. Сон и голод боролись между собой, но глаза сами закрывались. Женя вымыл руки, разделся, лег в кровать и уснул.

Нечто очень древнее, разбуженное донестрой, ожило. Мы укладываем пережитые моменты, будто вещи в чемодан. И таких чемоданов в памяти человека много. Кубики, они лежат друг рядом с другом: совсем новые, годичной давности, а рядом с ними старые, потрёпанные, воспоминания детства. Все они у Жени размещались в мнимом порядке. Он хотел верить, что его ничего не беспокоит, что он доволен тем, как живёт, что ему ничего не мешает. Но донестра прошёлся среди его воспоминаний.