Максим Бодягин - Привратник

Что случилась, обеспокоенно спросила она. Что это, спросил Кромм, показывая на странное существо, с кряхтением и стрекотанием шевелившееся возле топки, отдалённо напоминавшую паровозную. А, это, засмеялась Элеа. Это же болбес. Он псевдоживой. Их выращивают на специальных фермах на землях терминатора. Они делают всякую несложную работу. Этот, например, следит за тем, чтобы температура двигла, тянущего скуну, не опускалась ниже нормы. Они незаменимы на рутинной работе или там, где людям опасно находиться. Они очень помогают при сборе урожая, организации полива и так далее. Ничего, ты привыкнешь. Только не обижай его, у них почти нулевой интеллект, но они умеют чувствовать физическую боль и очень злопамятны. Кромм кивнул и стащил куртку.

Он обработал тело спреем, поминутно оглядываясь на болбеса, по-стариковски кряхтящего и равномерно подсыпающего в топку уголь. Натянул меховые чалки и вышел на палубу. Лопе уже была тут. Она протянула ему пухлянку. С изнанки Кромм заметил трубки толщиной чуть менее мизинца и удивлённо поднял брови. Лопе засмеялась: ты как маленький, откуда ты взялся? Вообще ничего не знаешь. Это теплоносные трубки в швах. Пух это хорошо, но пока мы едем до терминатора, будет так холодно, что он тебя не особенно спасёт, нужна система подогрева. Вот тут в бачках на плечах у тебя булькает квасница, она будет подпитывать бактерий в системе, видишь, тут два механизма? Ты заводишь их синхронно и они равномерно подают смесь в систему. Если один сломается, второй справится и сам. Главное, заводить не забывай. Они, правда, снабжены звонком, но ты всё равно слушай, если перестанет тикать, сразу заводи, понял? Угу, кивнул Кромм и натянул пухлянку. Лопе достала из тюка круглую жестянку и щедро намазала лицо сладко пахнущим составом. Кромм, не задавая лишних вопросов, сделал то же самое.

Скуна уткнулась в большие бетонные ворота. Они распахнулись, обнаружив за собой шлюз. Ну, удачи нам, немного нервно сказала Лопе. Губы, напомнила Элеа и протянула Кромму помаду. Давай-давай, сказала Лопе. Кромм пожал плечами, понюхал помаду и щедро намазал губы жирным составом с животным запахом. Шлюз впереди открылся и скуна двинулась к выходу из города. Ноздри моментально обжёг ледяной ветер, глаза наполнились слезами. Невыносимый мороз заставил кожу съёжиться, Кромм быстро накинул на голову капюшон и затянул тесёмки. Скуна шла прямо в белую пелену, где не было видно ни зги. Бушевала пурга. Пойдём в рубку, а то околеем на морозе, сказала Лопе, потянув его за рукав. А эти, спросил Кромм, махнув рукой в сторону мантисов. За них не волнуйся, ответила Лопе. Этих ничем не взять, не сдохнут. Пойдём, нужно поесть перед сном, иначе замёрзнешь. И ещё, я видела там бутылки, ты лучше не пей, пока мы до терминатора не добрались. Алкоголь тебя как бы разогреет, разомлеешь и не успеешь сообразить, как тебя мороз убьёт.

Лопе, послушай, а почему в городе-то так тепло, спросил Кромм. Девушка какое-то время недоверчиво смотрела на него, но не увидела в его лице никакого подвоха. Она сделала шаг навстречу и сказала: мне сначала казалось, что ты придуриваешься. Нельзя быть настолько тупым. Но сейчас я вижу, что ты просто… Ты с Луны упал, да? Можно сказать, что так, невесело усмехнулся Кромм. В городе работают климатические установки, раздался сзади голос Элеи. Они обеспечивают зимой шестьдесят, летом семьдесят по Фаренгейту. Пойдём внутрь, скоро будет ещё холоднее. Надо поесть и поспать.

После шторма воздух звенел от напряжения, море постепенно становилось прозрачным, пугающая чернильная темнота оседала, небо над горизонтом светлело, словно недавнюю клокочущую мглу разбавляло водой, как краску. Голубые штрихи молний ещё падали вдалеке от берега, но уже не выглядели грозными, скорее, наоборот, напоминали праздничные шутихи. Сперо смотрел в окно, любуясь игрой красок, и Юнхелине грозно стукнула тарелкой по столешнице, напоминая ему, что обед ещё не окончен. Сперо, прекрати пялиться в окно и доедай, сказала она. В кого ты у меня такой полоротый? Иногда мне кажется, что ты совершенно не спускаешься с неба на землю. Ты вообще различаешь сон и явь? Ну ма-а-ам, протянул Сперо, лениво ковырнув остатки еды, я правда наелся. Он знал, что любому из остальных сыновей Юнхелине моментально врезала бы за такой ответ прямо по скуле, как мужик, все знали, что она дерётся как мужик. Но Сперо так же знал, что она никогда так не поступит со своим младшеньким. Ему было пятнадцать. К его годам все братья уже ездили на торг и дрались с мародёрами по дороге, ездили отбивать своих у работорговцев, а он никогда ещё не покидал Привратника. Юнхелине, уже третий раз избранная каном резчиков и правившая железной рукой, тряслась над младшеньким, как орлица над птенцом.

Сперо вспомнил, с каким трудом мать отпустила его с другими ребятами ловить нанди, вспомнил, как обернулся, чтобы послать ей на прощание воздушный поцелуй и увидел её посеревшее лицо. Юнхелине будто бы навсегда прощалась с ним в тот момент, хотя на весеннюю ловлю нанди обычно идут ребята всех кланов и никто ещё пока от этого не умер. Ну, да, падения, растяжения и ушибы – это нормальное дело, но никто ещё не умер. Тогда Сперо сказал: мам, ну, пожалуйста. Я скоро стану слишком тяжёл, чтобы ездить на нанди, отпусти меня хотя бы один раз, пожалуйста! Сантиф, вон, с шести лет ловил нанди. А я? Юнхелине нахмурилась: я отпускала Сантифа на ловлю только по одной причине – надеялась, что он сломит себе там башку. Причём, как можно раньше. А ты – мой любименький. Если с тобой что-то случится, я не переживу.

Сперо вздохнул и, почувствовав тяжёлую, но ласковую ладонь матери на затылке, отправил последний кусок круглицы в рот. Вот, видишь, мой хороший, умильно пропела Юнхелине, ты самый разумный из моих дураков. Сперо знал, что она была права. Люди на Привратнике шептались, что она заплатила солидную сумму какому-то то ли музыканту, то ли актору из мистериума, чтобы зачать от него ребёнка. Надеялась, что будет дочка, но на свет появился Сперо – нежный и мечатательный, кареглазый и белокожий мальчик. Разумеется, каждый, кто открыто решался обсудить слухи о происхождении Сперо, сильно рисковал. Сантиф вступался за честь матери моментально. Он привык делать это с малых лет. Сам Сантиф, прозванный Чумой, родился от изнасилования и люди помнили, что когда заезжий купец назвал Юнхелине за глаза шлюхой, Сантиф дождался, когда тот допьёт свою дурильню, встал и вышел за ним в ночь, сунув за голенище нож, и больше того купца никто не видел. Хотя Сантифу тогда еле-еле стукнуло десять.

Раздался стук, в стекло прилетел камушек. Сперо вскочил посмотреть, кто снаружи, но мать осадила его, ухватив за плечо. Ты – мой сын, когда-нибудь тебя, молю о том богов, изберут каном великой семьи резчиков, а ты ведёшь себя, как птенец нанди, строго сказала Юнхелине. Посиди минутку, сейчас он утомится бросать в окно камни и вспомнит, что у нас есть дверь. Уверена, это твой придурковатый Фарес, больше никто себя так не ведёт. Сперо, седлай нанди, раздался с улицы голос Фареса, подтвердивший прозорливость Юнхелине. Сиди, сказала она, по-прежнему сжимая плечо сына. Если отец не научил его манерам, придётся нам с тобой исправлять эту ошибку.