Обейд Закани - Веселая книга

И, выслушав все эти речи, мудрец мой крылатый
Сказал кипарису надменному: «О, как горда ты!

Зачем ты жеманишься так? Он и так ведь измучен.
Давно он любовью к тебе, как веревками, скручен.

Одною любовью живет он, покоя не зная.
Не он в этой страсти виновен — судьба его злая.

Зачем тебе гибель его? Он ведь болен тобою.
Ведь он неспособен бороться с тобой и судьбою.

Ты зимнему ветру подобна, ты даже опасней,
И стоит лишь дунуть тебе, как светильник погаснет.

Он ждет твоих рук и волос, он коснуться их жаждет.
Он ждет тебя каждую ночь, каждый день, вечер каждый.

Я стар, и за мудростью ходят ко мне молодые.
Советами многих спасал до сих пор от беды я.

Любовные раны глубокие быстро лечу я.
Любые недуги любовные хитро врачую.

Немало сердец возвратил я уж тем, кто терял их.
Вливал я уверенность в робких и силы в усталых.

От самой неистовой страсти известно мне средство.
И много влюбленных я спас от позора и бедствии.

Послушай меня, старика, — ты состаришься тоже,
Никто ведь две жизни на свете ни разу не прожил.

Зачем презираешь ты так унижённых и слабых?
Такое презренье сама ты снести не смогла бы.

Сама ты в огонь это сердце толкала усердно,
Не дай же сгореть ему в пламени, будь милосердна.

Оно все равно окружит тебя облаком дыма,
Найдет оно ночью тебя и с постели подымет.

Весною все розы цветут, но шипы у них колки.
Оли тебе руки поранят, дотронься лишь только.

Шипы и у сердца влюбленного тоже бывают.
О них надо помнить тому, кто его убивает.

Того, кто послал меня, ты бы могла осчастливить.
Два слова, два взгляда твоих его могут спасти ведь.

Зачем же с несчастным таким обращаться так строго
И, словно преступника, гнать его прочь от порога.

Во имя любви к тебе отдал он сердце и душу.
Дал клятву помочь я ему — и ее не нарушу.

Но если упорствовать будешь, тогда, негодуя,
И сам от порога его навсегда уведу я.

Скажу, что напрасно стоял он у запертой двери,
Напрасно надеялся он, в доброту твою веря.

Откуда взялось у тебя это злое желанье
Терзать его спесью своею? За что наказанье?

Скажи же хоть слово ему, утоли его жажду.
Открой же ты двери ему хоть на миг, хоть однажды.

Согрей его взглядом своим, возврати его к свету.
Прислушайся к просьбе моей и последуй совету».

И долго тянулась еще между ними беседа.
И долго в том споре орлу не давалась победа.

И много там доводов было и всяких уловок.
На каждое слово ее он отыскивал слово.

Но все ж одолел мой орел осторожного сокола.
Не вынесла спора красавица и приумолкла.

То ль просто устала она, то ль проснулась в ней жалость?
Силок был надежно устроен, и птичка попалась.

Попалась та птица, которой не встречу я равных.
Сказал хорошо Низами о таких своенравных:

«Она нежна. Она еще нежна. Она глядит влюбленными глазами.
Но это ложь. И лгут ее глаза. Другой давно уж сердце ее занял».

И далее: «Ее не упрекай. Не будет толку. Говорить устанешь.
Ее уста — бесценный сердолик, и глупо спорить с этими устами».

Сраженная множества доводов хитросплетеньем,
Молчала красавица гордая в явном смятенье.

Потупясь, сказала орлу она мудрому после:
«Пойди и скажи ты тому, кем ты был сюда послан,

Что тронуто сердце мое этой редкой любовью,
Полно состраданья оно, переполнено болью.

Я издали пламя любовное раньше видала,
Теперь и меня наконец это пламя объяло.

С потоком любви этой бурной вступила в игру я.
Теперь и сама угодила в кипящие струи.

Давно уж устал он бороться с любовной тоскою,
Но я и сама по нему уж тоскую, не скрою.

Найду ли еще я когда-нибудь друга такого?
Ведь он своим сердцем ко мне, словно цепью, прикован.

И если упрямой была и жестокой безмерно,
То лишь для того, чтобы тем испытать его верность.

Ведь я обожаю того, кого я обижала,
Чье сердце колола так долго я острым кинжалом.

С притворством покончила я, о лукавстве забыла.
Чрезмерная хитрость моя чуть его не сгубила.

Не видел цветов он давно и, шипы лишь встречая,
Забыл он о радости вовсе, привыкнув к печали.

Печали не будет теперь, будут нежные ласки,
В прекрасные розы шипы превратятся, как в сказке.

Пускай же простит он меня и забудет обиду.
Жестокость притворна моя, бессердечность — для виду.

Едва не погиб он от страсти, ведь я это знаю.
Но я и сама от любви, как и он, изнываю.

Куда мне деваться — не знаю, за что мне приняться?
Все мысли о нем, и от них не могу отвязаться.

За все свои муки теперь он получит награду.
Ведь то, что искал он так долго, теперь уже рядом.

Решила я — завтра же быть этой сладостной встрече,
Пускай посторонних не будет — приду я под вечер.

Пусть ждет терпеливо меня он, но даже случайно
Не должен никто разузнать о свидании тайном.

Лишь тот сохранит в чистоте свое доброе имя,
Кто все сокровенные тайны не делит с другими».

И все ее чудные, невероятные речи,
Все то, что сказала она о немедленной встрече,

Принес мне посланец, меня осчастливить спеша,
И выслушал сказку я эту, не веря ушам.

Земля еще сонной была, но с нее на рассвете
Унес покрывало ночное проснувшийся ветер.

Лилась уже киноварь в синь, с густотой ее споря,
Жемчужины звезд небосвод уже высыпал в море.

И подняло солнце свой меч из-за огненной грани,
И вывело войско лучей оно на ноле брани.

И храброе войско изгнало с небес все созвездья —
До вечера звездам теперь дожидаться возмездья.

Воспрянули за ночь все травы, что были примяты,
И ветер повсюду разнес уже их ароматы.

Увидев жасмина кусты, не пронесся он мимо —
Ему захотелось играть с лепестками жасмина.

На розах росу он увидел — ее было много,
И он эти капли прозрачные тоже потрогал.

Фиалки он принял, конечно, за кудри красавицы,
И вот этих локонов темных он тихо касается.

От их аромата густого совсем опьянел он,
Вставал он и снова валился в траву то и дело.

Но все были рады ему, всем он очень был нужен,
Со всеми цветами и птицами ветер был дружен.

В цветущее дерево ветер забрался без спроса,
Потом гиацинту расчесывал длинные косы.

Гордец-кипарис не хмелел и стоял очень прямо,
Нарциссы же пьяно качались от запахов пряных.

Лужайки цветами пестрели, и, как попугаи,
Они красотой необычной газелей пугали.

Спускались тюльпаны с предгорий к долинам зеленым,
Как будто лампадки зажгли христиане по склонам.

А ветер увлекся опять лепестками фиалок,
В саду, где весна поселилась, их было немало.

Потом паланкин он устроил для розы-невесты,—
В тени базиликов нашел он красавице место.

И все восторгаются ею, ее светлым ликом,
И все улыбаются ей и ее базиликам.

А ветер все дальше летит, он стоять не намерен,
Он делает разум светлее, способствует вере.

Всем щедро весну раздает он, он вовсе не жадный.
Несет облаков серебро он с их влагой прохладной.

И вот уже хлынула влага. Обильные слезы
Уже потекли по лицу растерявшейся розы.

Все сосны умыты уже, их стволы заблестели,
И будто бы новые платья лужайки надели.

Они не бегут от дождя, они мокнут отважно,
Охапки цветов они держат, пахучих и влажных.

Дождь кончился. Ветер опять пробегает по саду,
Ему осмотреть его надо и высушить надо.

А я наблюдаю за ветром, под деревом сидя,
Стараясь о муках не думать, забыть об обиде.

Из кубка вино я тяну, понемногу пьянея,
Но все мои мысли о ней, все мечты мои с нею.

Она лишь одна предо мною, мой рок и святыня.
Душа моя выжжена страстью, душа как пустыня.

И некому высказать мне своих горестей тайны,
Ведь их не оценит, конечно, прохожий случайный.

Красны мои щеки от слез, мое сердце кроваво,
Багровый тюльпан мое сердце, пугающий травы.

Я думал о ней без конца, изнемог я от мыслей,
Тяжелою тучей они надо мною повисли.

И много бокалов я выпил, горюя, и вскоре
Совсем захмелел я уже от вина и от горя.

Но все ж не терял я и пьяный надежды остатки,
Но все ж помышлял я еще о свидании сладком.

Неужто же сердце ее совершенно пустое
И страсть моя встречи единственной даже не стоит?

Уж первые звезды зажглись надо мной в небосводе.
В руках у печали по-прежнему сердца поводья.

И в этом ночном одиночестве, страстью томимый,
Твердил я стихи без конца о себе и любимой:

Когда бы бог ей показал мои мученья — что было бы тогда?
Когда б добился у нее я снисхождения — что было бы тогда?

Когда б, узнав, что я взаимности так жажду,
Она почувствовала б вдруг ко мне влеченье что было бы тогда?

Мой рот тоскует по устам ее, но если б
Я получил на поцелуи разрешенье — что было бы тогда?

Когда бы ведала она, когда бы знала,
Что много дней за ней в мечтах хожу как тень я — что было бы тогда?

Когда бы взгляд один царицы этой гордой
Принес бы нищему бедняге облегченье — что было бы тогда?

О, если б разум сохранил я, если б в муках
Не истощилось наконец мое терпенье — что было бы тогда?

О, если б, если 6 долгожданное свиданье
Обейду принесло освобожденье — что было бы тогда?