Аввакум Петров - Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

А Афанасий тот, замышляя злое, мне беспрестанно смерти ищет. В той самой нужде прислал ко мне двух вдов, – сенные любимые его были, Мария да Софья, одержимые духом нечистым. Ворожил он и долго колдовал над ними, и видит, яко ничтоже успевает, но паче молва бывает 112, – зело жестоко их бесы мучат, кричат и бьются. Призвал меня и говорит, поклонясь: «Пожалуйста, возьми ты их и попекись об них, моля Бога, – послушает тебя Бог». И я ему отвечал: «Выше, говорю, государь, меры прошение, но по молитвам святых отцов наших всё возможно Богу». Взял их, бедных.

Простите, Господа ради! Во искусе то на Руси бывало – человека три-четыре бешеных в дому моём бывало приведённых, и, по молитвам святых отцов, исходили из них бесы действом и повелением Бога живого и Господа нашего Исуса Христа, Сына Божия, света. Слезами и водою покроплю и маслом помажу во имя Христово, поя молитвы, – сила Божия и отгоняла от людей бесов, и здравы делались, не по моему достоинству, но по вере приходящих. В старину благодать действовала ослом при Валааме 113, и при Ульяне-мучени-ке – рысью, и при Сисинии – оленем 114: говорили человечьим голосом. Бог идеже хощет, побеждается естества чин 115. Читай житие Феодора Эдесского, там обрящешь – и блудница мёртвого воскресила 116. В Кормчей писано: «Не всех Дух Святой рукополагает, но через всех действует, кроме еретика» 117.

Так вот, привели ко мне баб бешеных. Я, по обыкновению, сам постился и им не давал есть. Молебствовал и маслом мазал и, как знаю, действовал. И бабы о Христе целоумны стали. Христос избавил их, бедных, от бесов. Я их исповедал и причастил; живут у меня и молятся Богу, любят меня и домой не идут.

Проведал он, что сделались мне дочерьми духовными, осердился на меня опять пуще прежнего, хотел меня в огне сжечь: «Ты-де выведываешь мои тайны»; а их домой взял. Он думал, Христос так оставит – ан они и пуще прежнего стали беситься. Запер он их в пустую избу, никому и доступа к ним нет. Призвал к ним чёрного попа, а они в него поленьями бросают. Я дома плачу, а что делать не знаю. И приступить ко двору не смею: больно сердит на меня. Тайно послал к ним воды святой, велел их умыть и напоить. И им, бедным, дал Бог, легче от бесов стало. Прибрели ко мне сами тайно. И я их помазал во имя Христово маслом, так они опять стали, дал Бог, по-прежнему здоровы и опять домой ушли; да по ночам ко мне прибегали Богу молиться 118.

Ну-ка, всяк правоверный, рассуди прежде Христова суда: как было мне их причастить, не исповедав? А не причастив, бесов полностью не отгонишь. Я иного оружия на бесов не имею, только крест Христов, и священное масло, и вода святая, да когда сойдётся, слёз каплю-другую тут же прибавлю; а совершенное исцеление бесноватому – исповедаю и причащу Тела Христова, так, даёт Бог, и здрав бывает. За что было на то гневаться? Явно бес в нём действовал, помеху творя его спасению.

Да уж Бог его простит. Постриг я его и посхимил, в Москву приехав: царь мне его головою выдал, Бог так изволил. Много о том Христу докуки было, да слава за него Богу. Давал мне в Москве он и денег много, да я не взял: «Мне, – говорю, – спасение твое только надобно, а не деньги; постригись, – говорю, – так и Бог простит». Видит он беду неминучую, – прислал ко мне со слезами. Я к нему на двор пришёл, и он пал предо мною, говорит: «Волен Бог да и ты надо мною». Я, простив его, с чернецами чудовскими постриг его и посхимил. А Бог ему и ещё трудов прибавил, потому как докуки моей об нём ко Христу было, чтобы он его себе присвоил: рука и нога у него отсохли, в Чудове из кельи не выходит. Да любо мне сильно, чтоб его Бог Царствия Небесного сподобил. Докучаю и ныне о нём, да и надеюсь на Христову милость, нас с ним, бедных! Полно о том, стану снова про даурское бытие говорить.

Так вот, потом с Нерчи-реки возвратились мы назад на Русь 119. Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мне (Пашков) под ребят и под всякую рухлядь дал две клячи, а сами мы с протопопицей брели пеши, убиваясь об лёд. Страна варварская, инородцы немирные, отстать от лошадей не смеем, а за лошадьми идти не поспеваем, голодные и измученные люди. В одну пору протопопица, бедная, брела-брела да и повалилась, и встать не может. А другой, тоже измученный (человек), тут же повалился: оба барахтаются, а встать не могут. После мне, бедная, пеняет: «Долго ль-де, протопоп, сие мучение будет?» И я ей сказал: «Марковна, до самой до смерти». Она же в ответ: «Добро, Петрович, тогда ещё побредём».

Курочка у нас была черненька, по два яичка на всякий день приносила, Бог так устраивал ребяткам на пищу. По грехам нашим, в то время, везя на нарте, задавили её. Не курочка, а чудо была, по два яичка на день давала. А не просто нам и досталась. У боярыни куры все занемогли и переслепли, пропадать стали; и она, собрав их в короб, прислала ко мне, велела об них молиться. Я, грешный, молебен пел, и воду святил, и кур кропил, и, в лес сходив, корыто им сделал, и отослал назад. Бог же, по вере её, и исцелил их. От того-то племени и наша курочка была.

Снова приволоклись на Иргень-озеро. Боярыня прислала-пожа-ловала сковородку пшеницы, и мы кутьи наелись.

Кормилица моя была та боярыня Евдокия Кирилловна, а и с нею дьявол ссорил; вот как. Сын у неё был Симеон 120, там родился; я молитву давал и крестил. Всякий день присылала его к благословению ко мне.

Я крестом благословлю и водою покроплю и, поцеловав его, назад отпущу, – дитя наше здраво и хорошо. Не случилось меня дома, занемог младенец. Смалодушничав, осерчав на меня, послала она ребёнка к шептуну-мужику. А я, узнав, осерчал тоже на неё, и меж нами распря великая учинилась.

Младенец пуще занемог: рука и нога, что батожки, засохли. В смятение (боярыня) пришла, не знает, что делать. А Бог пуще угнетает: ребёночек кончаться стал. Пестуны, приходя ко мне, плачут, а я говорю: «Коли баба лиха, живи же себе одна!» А ожидаю покаяния её. Вижу, что ожесточил дьявол её сердце; припал ко Владыке, чтобы образумил её.

Господь же премилостивый Бог умягчил ниву сердца её: прислала наутро Ивана, сына своего, со слезами прощения просить. Он кланяется, ходя около моей печи, а я на печи наг под берестой лежу, а протопопица в печи, а дети кое-где перебиваются: случилось в дождь, одежды не стало, а зимовье каплет, – всяко мотаемся. И я, смиряя, приказываю ей: «Вели матери прощения просить у Арефы-колдуна». Потом и больного принесли и передо мной положили, плача и кланяясь. Я же, встав, добыл в грязи епитрахиль и масло священное нашёл; помолив Бога и покадив, помазал его маслом во имя Христово и крестом благословил. Младенец же и здрав стал по-прежнему, с рукою и с ногою, по Божьему мановению. Я, напоив водою, к матери его послал.

Наутро прислала боярыня пирогов да рыбы; и с тех пор помирились. Выехав из Даурии, умерла, миленькая, в Москве; я и погребал её в Вознесенском монастыре 121.