ИВИ РАН - Ненасилие как мировоззрение и образ жизни

Характерно, что немалую долю в руководящем составе пацифистского движения и среди рядовых его членов в России занимали женщины «интеллигентских» профессий. В их числе среди петербургских миротворцев можно назвать поэтессу, переводчицу немецких писателей, феминистку И. А. Гриневскую, переводчицу З. А. Венгерову, сестру знаменитого историка и критика проф. С. А. Венгерова, руководительниц русского феминистского движения А. Н. Шабанову и А. П. Философову (жену генерал-адъютанта, временного военного губернатора Петербурга А. И. Философова) и многих других.

Обратимся теперь подробнее к отношению образованных слоев Германии к идеям пацифизма и ненасилия 27.

Положение жрецов при храме духа отличало интеллигенцию (Bildungsbuergertum) послебисмарковской эпохи от более раннего времени, когда «просвещение» ставилось рядом с «эмансипацией» и «либерализмом». Остепенившиеся «бильдунгсбюргеры» повторили судьбу всей немецкой буржуазии: в массе своей они не только примирились с новым недемократическим государством, но и заботились больше, чем кто бы то ни было, о его сохранении.

Верх взяли «борусские» политические ценности, в том числе в отношении войны и мира. Выразитель их Г. фон Трейчке называл идею «вечного мира» «заразным безумием», выражением «филистерского духа материализма», который подрывает «фундамент высшего духовного мировоззрения и веры в идеал» 28. В результате политическая активность интеллигенции проявлялась нередко участием в шовинистических массовых союзах, где (как в Пангерманской лиге) ее представители составили костяк движения 29.

И все же у антивоенного движения оставались здесь возможности для маневра. Во-первых, пацифисты могли рассчитывать на ту часть образованных слоев, которая осталась в оппозиции к существующему государству. Речь шла в основном о леволибералах и противниках прусской гегемонии среди местной интеллигенции юга и запада Германии 30. Тем более в значительной мере само пацифистское движение вызвали к жизни именно такие оппозиционные интеллектуалы, аутсайдеры типа мюнхенского историка Людвига Квидде, который пожертвовал научной карьерой ради своих демократических и миротворческих убеждений. Большую активность в немецком пацифизме проявили с самого начала также лица низшего ранга в иерархической структуре интеллигенции (служащие с высшим образованием, учителя и т. п.).

Во-вторых, между «государственничеством» интеллигенции и плоским консерватизмом не было знака равенства. Стремление сохранить государство — наивысшую ценность — толкало интеллектуалов на поиски путей его спасения от угрозы внутренней — «восстания масс» во главе с социал-демократией — и внешней. Такие планы претендовали обычно на внепартийность и подразумевали ведущую роль в будущем общественном устройстве «духовных вождей» нации. Это вполне отвечало платоновскому идеалу «государства ученых» у пацифистов. Напомним, что и концепция реформы внешней политики Союза международного согласия ориентировалась на вариант «третьего пути» под руководством «духовной элиты» Германии. Следовательно, задачей пацифистского движения было обратить политическую активность интеллигенции и ее умеренно-реформистские настроения в свою пользу для борьбы с радикальным национализмом.

Настроения внутри самого образованного слоя определяла его верхушка — университетские профессора, причем характер взаимоотношений интеллигенции и пацифизма в каждом отдельном случае преломлялся здесь по-особому.

Нельзя сказать, чтобы пацифизм остался для интеллигенции незамеченным в отличие от многих других общественных институтов и групп. Но причиной тому была не столько агитация самих пацифистов, сколько чуткость интеллектуалов ко всякому новому явлению в общественно-политической жизни. Чаще всего этот абстрактный интерес не перерастал, однако, в действенную поддержку — господствующей чертой в отношении к пацифизму был скепсис.

Уже первые отклики на антивоенные акции, и особенно на Гаагскую конференцию, показали, что пацифистская идеология в тогдашней ее полусентиментальной форме не принималась интеллигенцией всерьез. Ее устремления были направлены совсем в другую сторону. Со времени знаменитой Фрайбургской речи Макса Вебера 1895 г., в которой тот назвал 1871 год началом, а не завершением пути Германии к положению мировой державы, надежды на будущее интеллигенция связывала с «Weltpolitik» («мировой политикой»). Имелось в виду прежде всего участие страны в дележе или переделе мира. Необходимость добиваться в борьбе осуществления национальных интересов воспринималась как аксиома нацией, взращенной сначала на риторике освободительных войн, а потом на трудах классических прусских историков Г. фон Трейчке, Г. фон Зибеля и др. 31

После Шопенгауэра и Ницше изменился и взгляд на природу человека. Просвещенческая вера в него сменилась разочарованием и пессимизмом. Характерный пример — переписка между знаменитым биологом Эрнстом Геккелем из Иенского университета и феминисткой, пацифисткой Марией Элеонорой Зеленка, которая пыталась добиться участия ученого в акциях по поддержке Гаагской конференции мира. «У нас в Йене, — писал Геккель, — к сожалению, нет такого доверия к человеческому разуму... 32. На деле, мощное вооружение кажется при нынешних прискорбных условиях колоссальной глупости и бездумности культурных масс! (пунктуация оригинала — Д. С.) — лучшим средством предотвратить ужасы современной войны, которые я ненавижу так же сильно, как и Вы... . Основать тут ... комитет Вашей Международной лиги мира при нашей внепартийной академической монастырской замкнутости едва ли возможно — слишком велики господствующие здесь скепсис и сомнения!» 32

Классическим выражением позиции духовной элиты того времени в отношении пацифизма стала статья 1899 г. знаменитого военного историка Ганса Дельбрюка в его журнале «Пройсише Ярбюхер» с комментариями на труд русского теоретика пацифизма И. С. Блиоха и Гаагскую конференцию 33. Прежде всего Дельбрюк не отбрасывает с порога тезисы противников войны — это материал для серьезного анализа, а не пустые иллюзии. Другой обнадеживающий момент в том, что война и для него — зло, правда, относительное, а не абсолютное. «Война, — пишет Дельбрюк, — сохраняет в образцах героизма величие человечества... Но нельзя ради нравственных ценностей поддерживать или развязывать войну, если можно ее предотвратить».

Однако помимо того, что Дельбрюк как профессионал указывает на несоразмерности и необоснованные допущения в пророчествах Блиоха о будущей войне 34, фундаментальное отличие от пацифистов состоит в рекомендуемых методах ее предотвращения. Для Дельбрюка и многих других интеллектуалов они заключались в поддержании «баланса сил» великих держав как «основного закона современной политической жизни». Нарушение же одной из держав равновесия ведет к войне 35. Отсюда вывод: поскольку «мировая политика» Германии, ее довооружение и кампания за создание мощного флота направлены-де на восстановление равновесия сил, эта политика, по сути, — миротворческая.