ИВИ РАН - Ненасилие как мировоззрение и образ жизни

Между тем, говорил Лампрехт позднее, «мы, [немцы], больше чем какая-либо иная нация привыкли к устаревшим милитаристским методам... . Уж как мы высмеивали конгрессы мира! Совершенно вопреки нашим собственным интересам. Такие вещи нельзя нейтрализовать (totmachen) тем, что их высмеивают, а лишь участием в них — в разумных пределах и отстаивая свои интересы» 44. Несмотря на все оговорки, последние слова Лампрехта вызвали бурю негодования среди его аудитории — участников собрания «Союза немцев за рубежом», близкого пангерманистам. Зато они окончательно сблизили его с пацифистскими кругами.

Лампрехт стал регулярно сотрудничать с пацифистами, а в 1910 г. выступил в их журнале «Фриденсварте» с большой статьей, защищая пацифизм от нападок его критика, проф. К. фон Штенгеля. Лампрехт назвал пацифизм «явлением высочайшего расцвета политической культуры европейского мира» и объяснил его слабость в Германии историческим отставанием в развитии немецкой нации по сравнению с западными соседями. Немецкий пацифизм, по его мнению, должен был работать на безопасность страны, укреплять традиционное со времен Священной Римской империи «центрально-европейское сообщество государств» с ядром в виде Тройственного союза. Впоследствии эта статья под заголовком «Нация и антивоенное движение» была даже распространена отдельной брошюрой 45.

С основанием Союза международного согласия Лампрехт принял активное участие в его работе, а руководитель CMC О. Ниппольд поддержал лозунг «культурной политики» 46. Лампрехт, однако, лелеял и сугубо личные планы, надеясь подчинить Союз своему влиянию. В его выступлении на I съезде Союза в Гейдельберге явно читалась мысль о том, что идейной основой будущей «культурной политики» должна стать его, Лампрехта, универсально-историческая концепция, а теоретически разрабатывать эту политику будет новое поколение историков, выпестованное в основанном им Институте культурной и всеобщей истории 47.

Однако претензии Лампрехта встретили противодействие его коллег по цеху, а также руководства Союза, и в дальнейшем он остался в изоляции. Не удались и его планы благодаря тесным личным связям воздействовать непосредственно на рейхсканцлера Германии Бетмана Гольвега. Хотя тот и разделял некоторые идеи историка, попытка создания «Общества поддержки внешней культурной политики» провалилась из-за неблагоприятной политической конъюнктуры и противодействия враждебной академической среды. В результате накануне войны тактические маневры снова привели Лампрехта к менее миролюбивой позиции 48.

Из историков, кроме Лампрехта и Квидде, с пацифизмом оказалось связано только несколько имен, которые стояли особняком в немецкой академической среде. Среди них — католический ученый из Эльзаса Мартин Шпан и известный своими либеральными убеждениями геттингенский профессор Макс Леман, член Союза международного согласия 49.

В то же время большая часть историков, даже из считавшихся умеренно-либеральными, осталась вне антивоенного движения. Дельбрюк, например, хотя и называл пангерманистов «врагами опаснейшими, чем социалисты», и даже слыл «примиренцем», до самого 1914 г. продолжал придерживаться мнения, что единственное средство сохранить мир для Германии — это дальнейшее вооружение 50.

В развернувшейся в 1909-11 гг. на страницах «Фриденсварте» и «Пройсише Ярбюхер» словесной дуэли между Дельбрюком и его коллегой, историком Германом Онкеном, с одной стороны, и теоретиком немецкого пацифизма Альфредом Фридом — с другой 51оба лагеря были глухи к аргументам противоположного. Для Дельбрюка и Онкена святотатством выглядели атаки Фрида на Бисмарка и творение его рук — политическую систему Второй империи; абсолютно неприемлемой — мысль о необходимости в корне изменить эту систему для улучшения внешнеполитической ситуации страны. «Немецкое национальное государство, — отвечал Фриду разгневанный Онкен, — для нашего народа — святыня, и мы не позволим втаптывать ее в грязь людям, которые, не будучи немцами, пользуются для этого немецким языком». Критику Фридом Бисмарка он назвал «такой смесью политического фанатизма и исторической безграмотности, которой могут отличаться только профессиональные "апостолы мира"».

С другой стороны, и его аргументы против пацифизма не всегда были беспочвенны. У Онкена, хорошо знакомого с политической жизнью Америки, вызывали раздражение неумеренные восторги пацифистов, которые чаяли найти в этой стране образец для Европы. Онкен вполне резонно разглядел и в панамериканском движении, и в заигрывании американской финансово-политической элиты с пацифизмом только маску экспансионизма США. «Связь между мечтами о мире для всего мира и планами овладения миром — лейтмотив специфически американского государственного искусства», — точно охарактеризовал он концепцию «Pax Americana».

Онкен, как и Лампрехт, видел в пацифизме один из элементов политической игры великих держав. Только он трактовал антивоенное движение как изначально антигерманское, в котором «есть не только фантасты вроде Фрида», но и политики — сознательные враги немецкого государства. Поэтому вместо того, чтобы Германии включиться в игру, как предлагал Лампрехт, Онкен предлагал не покупаться на эту ловушку. «В нынешней форме он (пацифизм — Д. С.), — заключал историк, — компрометирует все, что есть в нем идеального, весь прогресс международного права и этики из-за отсутствия у него политического и исторического такта; он замутняет, из фантазий либо расчетливо, взгляд народов, принимающих его за чистую монету» 52.

Действительного или мнимого нигилизма в отношении своего государства не прощали немецким миротворцам и другие историки, которые считали, как Фридрих Майнеке, идею надгосударственного федерализма устаревшей и преодоленной исторически в национально-государственном устройстве 53. Не случайно глава Союза международного согласия Отфрид Ниппольд был поражен тем, что не только старое, но и молодое поколение немецких историков было обращено к прошлому, и считал их ответственными перед Германией за то, что верх здесь взяло односторонне националистическое понимание патриотизма 54.

Благодаря расцвету неокантианства в Германии предвоенных лет пацифизм пользовался симпатией у некоторых крупнейших немецких философов. Создатели марбургской школы Герман Коген и его ученик Пауль Наторп разделяли идеалы практической этики Канта и его критику войны. Наторп уже с 90-х гг. XIX в. сотрудничал с близким пацифистам педагогом Ф. В. Ферстером в его журнале «Этическая культура». «Война, — писал Наторп, — есть сама по себе явление безусловно безнравственное... Ее порочность следует из основного нравственного закона с необходимостью, которая столь же мало зависит от эпохи, как утверждение "2x2 = 4"» 55. И Коген, и Наторп активно участвовали в деятельности Союза международного согласия, считая взаимопонимание «одной из важнейших сторон ... национальной жизни».