ИВИ РАН - Ненасилие как мировоззрение и образ жизни

65Pazifismus zwischen den Weltkriegen. Hg. v. D. Harth u.a. Heidelberg, 1985. S. 56-58, 68-69; Fricke D. Wider den heiligen Mars// Nachdenken ueber Ossietzky. Hg. v. H. Reinhardt. B. (DDR), 1989. S. 93.

66HB FB Teil I. B.-Leipzig, 1911. S. 205.

67Gerlach H.v. Von links nach rechts. Zuerich, 1937. S. 262.

68РГИА. Ф. 1284. On. 187. 1909. № 198. Л. 42.

ЗАГАДКА ВЛИЯНИЯ УЧЕНИЯ Л. ТОЛСТОГО НА МИРОВОЕ СООБЩЕСТВО

Уильям Эджертон

Когда немногим более ста лет назад, в середине 1880-х, западный мир внезапно открыл для себя Льва Толстого, он как раз только что пережил духовный кризис, давший новое направление всей его оставшейся жизни; так что западные читатели в течение пяти лет, с 1885 по 1889 год, познакомились не только с двумя величайшими романами величайшего из живших тогда писателей — «Война и мир» и «Анна Каренина», — но также с рядом замечательных работ, в которых он излагал свои новые религиозные убеждения: «Исповедь», «В чем моя вера», «Что же нам делать?» и «О жизни».

Эти религиозные работы произвели огромное впечатление во всем мире. В 1893 г. французский критик Теодор де Визева писал: «Нравственные произведения графа Толстого пока еще никого полностью не обратили; но теперь уже нет никого, кто не принял бы их всерьез, и их воздействие на каждый стремящийся к истине дух становится сильнее день ото дня. Я не могу привести в пример ни одного философа со времен Руссо, чьи слова привлекали бы столько внимания» 69. В России такой писатель, как Чехов, признавался в 1894 г.: «Толстовская философия сильно трогала меня, владела мною лет 6-7, и действовали на меня не основные положения, которые были мне известны и раньше, а толстовская манера выражаться, рассудительность и, вероятно, гипнотизм своего рода» 70. Среди ведущих писателей и общественных деятелей других стран его нравственное влияние может быть прослежено в жизни и трудах Мохандаса Ганди в Индии 71, Арвида Янефельта и Минны Кант в Финляндии 72, Ромена Роллана и Поля Маргеритта во Франции 73, Эдуарда Рода в Швейцарии 74, Уильяма Дина Хоуэлса и юриста Эрнеста Хаварда Кросби в США 75, Жайме де Магалхаеса Лимы в Португалии 76, Токутоми Рока и Мусянокодзи Санэацу в Японии 77, Альберта Шкарвана в Словакии 78и Эугена Шмитта в Венгрии 79. Каковы причины того, что религиозные работы Толстого имели такое влияние? Несомненно, одна из них заключена в увиденном всеми явном драматизме того факта, что ведущий писатель России повернулся спиной к роману и в простых, личных выражениях обратился к читателям с вечными вопросами о вере и сомнении, добре и зле, значении жизни и смерти. Но воздействие этих работ в гораздо большей мере происходило потому, что они взяли за отправную точку учение Иисуса и в то же время дали свежее и заставляющее задуматься толкование его учения. Сердцем толстовского учения было то, что он называл Законом Любви, как это было выражено в заповедях Иисуса, — любить Бога всем сердцем и ближнего как самого себя и «не противиться злу». Отправляясь от этих заповедей, Толстой начал строить со своего рода максималистской логикой, которую Бердяев назвал типично русской чертой 80, целую философию христианского анархизма, который отвергал все институты, основанные на принуждении, включая государство, вооруженные силы, суды и полицию; и осуждал как безнравственность владение частной собственностью и пользование деньгами. Его критика Русской Православной церкви за то, что он рассматривал как искажение истинного учения Христа, привело церковь сначала к цензуре его работ, а затем к его отлучению. Его знакомство в начале 1880-х годов с нищетой и деградацией в московских трущобах усилило его отрицание городской жизни как эксплуататорской и паразитической и привело Толстого к культу опрощения и поддержания жизни путем физического труда на земле. Прочтя книги Генри Джорджа «Социальные проблемы» и «Прогресс и нищета», он стал горячим последователем теорий Джорджа о земельном налоге.

Со временем его приверженность ненасилию расширилась на другие формы жизни и привела его к тому, что он покончил со своим увлечением охотой и стал вегетарианцем. Он также прекратил употребление алкоголя и табака; а в более поздние годы, с публикацией своей сенсационной повести «Крейцерова соната» и послесловия к ней, его моральный максимализм вывел его за пределы поддержки строгой моногамии и привел к защите полного полового воздержания. В 1898 г. он опубликовал свою книгу «Что такое искусство?», которую знаменитый английский критик назвал освобождающей силой из-за мысли Толстого о том, что «работа искусства это не запись красоты, которая уже существует повсюду, но выражение эмоции, ощущаемой художником и передающейся зрителю» 81. Но когда Толстой продолжал давать примеры того, что он считает хорошим и плохим искусством, мнения его были настолько нарочито искажены, что немногие читатели уделили его теоретическим рассуждениям то внимание, которого они заслуживали. Его догматические взгляды на искусство можно сравнить с подобными же взглядами на науку. «Наука истинная, — утверждает он, — изучает и вводит в сознание людей те истины, знания, которые людьми известного времени и общества считаются самыми важными» 82.

Если все эти элементы рассматривать как часть того, что известно как толстовство, спорным является вопрос о том, имеется ли какая-либо логика, связывающая их вместе, помимо того факта, что они все существовали в уме Толстого. И самое спорное из них — учение о непротивлении злу насилием. Это учение претерпело множество различных толкований, в том числе и ложных, отчасти потому, что термин «непротивление» воспринимался просто как пассивность перед лицом зла. Относительно этого учения величайший из учеников Толстого Ганди выражался более мудро и ясно, чем его наставник. Ганди верил не в непротивление злу насилием, а в ненасильственное сопротивление злу. Ганди совершенно ясно давал понять, что, как он полагает, все мы обязаны противиться злу с помощью самых эффективных методов, которые нам известны, но он также явственно выражал уверенность, что ненасильственное сопротивление в конечном итоге наиболее эффективное средство.

Когда к Толстому приступали с этой проблемой, он упрямо настаивал на своей абсолютной приверженности ненасилию. В отзыве на книгу Одина Бэллоу «Христианское непротивление», которую Толстой воспринял с восхищением, он говорил: «Единственное замечание, которое я могу сделать относительно толкования им этого учения, во-первых, то, что я не могу согласиться с уступкой, допускаемой им для употребления насилия против пьяниц и сумасшедших. Учитель не делал уступок, и мы не должны делать ни одной. Мы должны стараться, как говорит г. Бэллоу, сделать невозможным существование подобных лиц, но если они существуют — мы должны употребить все возможные для нас меры, пожертвовать самими собой, но не употреблять насилия. Истинный христианин всегда предпочтет быть убитым сумасшедшим человеком, нежели лишить его свободы» 83.