ИВИ РАН - Ненасилие как мировоззрение и образ жизни

• Однажды вечером монах сидел на берегу Ганга. Внезапно он закричал от боли. Пока он был погружен в глубокое созерцание, из реки выбрался скорпион и сильно ужалил монаха в бедро. Монах поднял этого скорпиона и бережно опустил его обратно в Ганг. Однако спустя некоторое время ядовитое насекомое снова укусило монаха, а потом и в третий раз. Хоть монах и испытывал ужасные мучения, он каждый раз возвращал скорпиона обратно в реку. Посторонний наблюдатель был чрезвычайно удивлен происходящим. Он спросил у монаха: «Почему ты не раздавил эту злобную тварь, которая причинила тебе страдания безо всякого повода?» Монах ответил: «Разве я не монах? Мой закон жизни (свадхарма) — прощение и ненасилие. Но точно так же закон жизни скорпиона — жалить. Он был верен своему закону жизни. Почему же я не должен быть столь же непоколебим в своем?»

• Мудрец на своем паломническом пути однажды проходил через деревню. Там он встретил несколько ребятишек, сгрудившихся в кучку в углу поля. На его расспросы дети ответили, что они смертельно боятся злую змею, которая гонится за ними или старается укусить, пока они играют. Мудрец подошел к дереву, позвал змею и что-то тихо сказал ей. После этого змея ускользнула обратно в нору. Со следующего дня она оставила все свои злобные затеи. Наверх она выползала только один или два раза в день, в поисках еды. Видя, что змея совершенно переменилась, дети начали бесцеремонно обращаться с ней. Они брали ее за хвост и вертели, швыряли об землю и выделывали с ней прочие штуки, причиняя змее боль. Но змея выносила все, не сопротивляясь. Через несколько месяцев тот же самый мудрец проходил через деревню, возвращаясь из паломничества. Он увидел детей и осведомился у них о змее. Дети рассказали ему о произошедшей перемене. Пораженный, он подошел к норе и позвал змею. Змея еле выползла наружу, она была очень слаба, изранена и совершенно покорилась своей судьбе. Она рассказала мудрецу, что, следуя его советам, совершенно оставила все прежние злобные затеи. Выслушав, мудрец ответил: «Как ты глупа! Я говорил тебе не кусать других без нужды. Но я никогда не просил тебя не шипеть, когда другие затевают злое против тебя».

• Однажды бог Вишну, главный в индийской божественной триаде, олицетворение космического принципа целостности, отдыхал в небесных чертогах со своей супругой Лакшми. Вдруг он исчез, покинув Лакшми, и так же внезапно вернулся к ней через короткое время. Очень удивленная, Лакшми спросила его: «Господин, что все это означает — я ничего не могу понять!» Вишну ответил: «Видишь ли, моя дорогая, ведя беседу с тобой, я увидел на Земле поклоняющегося мне человека, на которого напала шайка бродяг. Тогда я спустился вниз, чтобы спасти его. Но пока я спускался, я увидел, как мой последователь поднял большой камень и приготовился швырнуть его в толпу. И я остановился, подумав: если он, защищая себя, прибегает к насилию, значит, он не совсем еще следует мне. И я решил не вмешиваться со своей помощью».

Эти три притчи предлагают следующие особые варианты личных принципов следования ахимсе:

■ Для монаха или мудреца ненасилие — абсолютный закон, даже при самозащите.

■ Для прочих живых существ насилие воспрещается в ответ на агрессивные и наносящие другим вред действия; но угрожать насилием допускается для самозащиты.

■ Для тех живых существ, кто верит в божество и надеется на него, защита от насилия других исходит от высшего уровня сознания, сопутствующего земному пребыванию.

Переходя к рассмотрению более широких кругов общества, общины, народа, мы заметим, что, например, в «Рамаяне» и «Махабхарате» эпизоды войны и битв, безусловно, занимают значительное место. Бросают ли эти рассказы тень сомнения на общую оценку индийского этоса как принципиально ненасильственного? Наш ответ на этот вопрос опирается прежде всего на высказывания Шри Ауробиндо в «Статьях о "Гите"». Ауробиндо непосредственно рассматривает распространенное обвинение в том, что именно Кришна, учитель-колесничий, побуждал ученика, Арджуну, принять участие в Кровавой войне, к которой тот испытывал отвращение. Ауробиндо ставит вопрос следующим образом: «Имеем ли мы дело только с проповедью войны и героизма, ницшеанского кредо власти и высокомерной силы, ветхозаветной или древней тевтонской суровости, считающей сострадание слабостью и мыслящей как норвежский герой, который благодарил бога, сделавшего его жестокосердым?» 3

Далее Ауробиндо отвечает: «Божественное сострадание карает властного тирана и самонадеянного угнетателя — не в гневе и ненависти... но, как это было очевидно для духовного мира древней Индии, с такой же мерой любви и сострадания к заблуждающемуся в своей мнимой власти сильному тирану и снисхождения к его грехам, какую оно проявляет по отношению к страдающему и угнетенному, которого нужно спасти от насилия и несправедливости этого тирана» 4.

Это одновременно карающее и сочувствующее божество, слившееся в едином синтезе — в отличие от резкого дуализма Бога и сатаны, — ключевой момент для понимания внешне насильственных эпизодов индийского эпоса. Война, будучи последним из возможных средств, получает значение процесса духовного совершенствования.

Здесь важно понимать, что существует три вида насилия: насилие в мыслях, насилие в словах и насилие в действиях. Обычно ненасилие толкуют как отказ только от последнего. Это может удовлетворить практическому критерию, но в духовном смысле компромиссы в данном вопросе недопустимы. Суть этого выражена в «Бхагавадгите»: не будь лицемером, отказываясь от внешнего насилия из-за своего малодушия или ложного милосердия; намного лучше преодолеть внутренние чувства и страсти, ведущие к насилию, и бороться внешним образом ради высшего дела общего блага (локасамграха). Внешнее насилие в действиях сопровождается тогда не внутренним насилием в мыслях, но состоянием совершенного покоя и самообладания. Именно в этом истинный психологический смысл заповеди «ты должен ненавидеть грех, но не грешника». Безусловно, для того, чтобы достичь этого истинного состояния ненасилия, требуется долгая практика.

В более широком контексте применительно к обществу в целом еще один момент, показывающий ненасильственную природу индийского этоса, — это ограничение участия в войне и военных битвах только кастой кшатриев, или воинов (как самураи в Японии). Этот принцип нарушается во многих странах современной практикой обязательной военной службы для молодых людей. Даже эта ограниченная каста кшатриев обязана была вести битвы по выработанным правилам и предписаниям высшего этического характера. Соблюдение таких ограничений облагораживало дух воинов вместо того, чтобы ожесточать их. Это хорошо описано у Ауробиндо: «Надо помнить, что именно такую войну при соблюдении таких условий имела в виду Гита — войну как неизбежную часть человеческой жизни, но ведущуюся при таких ограничениях и правилах, что она, как и другая человеческая деятельность, оказывалась направлена на этическое и духовное развитие, которое тогда и составляло в общем истинный смысл человеческой жизни» 5.