ИВИ РАН - Ненасилие как мировоззрение и образ жизни

И это отнюдь не утопия, уверен писатель. При непрекращающемся росте населения земного шара, что грозит в близком будущем истощить все его природные ресурсы, самоограничение скоро станет неизбежным для всех. Но дальновиднее, «духовно ценней и субъективно легче» — принять этот принцип добровольно.

Солженицын предлагает исходить из «нравственных соображений» и в экономической жизни. «Исходные понятия — частной собственности, частной экономической инициативы, — пишет он, — природны человеку, и нужны для личной свободы его и нормального самочувствия, и благодетельны были бы для общества, если бы только... если бы носители их на первом же пороге развития самоограничились, а не доводили бы размеров и напора своей собственности и корысти до социального зла... не пытались бы покупать власть, подчинять прессу». И еще одну мысль неоднократно высказывает Солженицын: чисто экономические и социальные преобразования — «это пустое направление», ибо из злых людей, в условиях «бесконечных обид» между соседями и целыми нациями «нельзя построить доброго общества» (выступление на пресс-конференции, посвященной сборнику «Из-под глыб», 1974 г.) 162. Принципы, предлагавшиеся писателем в глухие годы застоя, как видим, еще более актуальны для России сегодня.

Все эти способы борьбы против насилия предполагают готовность человека к личной жертве. Отказ участвовать во лжи может повести к лишению работы и материального благополучия. Раскаяние и самоограничение уже сами по себе предполагают жертвенность. Но иначе никаких положительных изменений в обществе добиться невозможно. «Проход в духовное будущее» возможен только «через сознательную и добровольную жертву», через неизбежный риск своим благополучием, а в иных случаях — и жизнью. Людей, готовых стать на такой путь, Солженицын называет «жертвенной элитой»; он уверен, что «тут слово "элита" не вызовет зависти ничьей»: членство в ней открыто для каждого 163.

Этот путь не надо открывать заново: уже многие сотни людей встали на него; они лишь мало заметны «по их тихости». И он не требует крайних действий: забастовок, демонстраций, самосожжений. «Этот путь — самый безопасный, самый доступный изо всех возможных наших путей». Но он, с точки зрения Солженицына, и наиболее эффективный. Только из ядра интеллигенции многие десятки людей годами живут согласно этим принципам. «И — семья не вымерла. И — крыша над головой. И — что-то на столе». Если же по нему последуют тысячи и десятки тысяч людей — вся страна преобразится «без выстрелов и без крови» 164.

Этот путь отказа от участия во лжи, путь раскаяния, самоограничения и личной жертвенности должен привести, по мысли А. Солженицына, к тому, что он называет нравственной революцией. Эта идея была сформулирована им еще в 1973 г. в статье «Раскаяние и самоограничение». Главная предпосылка нравственной революции — поворот человеческого существа от внешнего развития к внутреннему, «от духовной разбросанности к духовной сосредоточенности». Если он произойдет, то изменится «не только направление интересов и деятельности людей, но и самый характер человеческого существа... тем более — характер человеческих обществ. Если этому процессу суждено где-то пройти революционно, то революции эти будут не прежние — физические, кровопролитные и никогда не благодатные, но революции нравственные, где нужны и отвага, и жертва, но не жестокость...» 165

Понятие нравственной революции повторяется во многих других публицистических произведениях и выступлениях А. Солженицына. Программа ее, как считает сам писатель, изложена в статье «Жить не по лжи». Предлагаемые методы этой революции уникальны для мировой истории. Как обычно считается, «для того чтобы направить общество, для того чтобы им руководить, надо захватить власть». Но писатель вместе с И. Шафаревичем полагает, что «есть более высокий тип руководства историей — руководство через жертву. Кто приносит себя в жертву, тот направляет историю». Решительно отвергая физическую, насильственную революцию, Солженицын сравнивает ее с нравственной и в свойственной ему лаконичной и образной манере утверждает: «Физическая революция — пойдем резать других и наверняка установится справедливость. Нравственная революция: пойдем жертвовать собой, и, может быть, установится справедливость... Физическая революция: убивай другого; может быть, убьют и тебя при этом. Нравственная революция: ставь себя в такие положения, что тебя могут убить, но другого не убивай». Этот призыв к жертвенности коренится в глубинах христианского учения. У Бога все живы — и тогда не страшно умереть, пожертвовав собой. Евангельское изречение «блажен тот, кто положил душу свою за други своя» логически ведет к утверждению: «лучше быть мертвым, чем подлецом».

Нравственная революция в понимании писателя — не есть революция в нравах. Это нечто гораздо большее: это революция в обществе, это революционное изменение общественного устройства, но не физическими методами, а духовными. Она скажется и на материальной жизни людей, и на мировой экономике. Но для этого нужно, «чтобы построилось общество, первой характеристикой которого будет не коэффициент товарного производства, не уровень изобилия, но чистота общественных отношений» 168.

Так, например, освоение русского Северо-востока, основанное на нравственных принципах, целью своей должно иметь «физическое и духовное здоровье народа», а в хозяйственном отношении должно стремиться не к безудержной эксплуатации природных ресурсов, а к построению «стабильной экономики и гармоническому решению градостроительных, транспортных, социальных задач». Решение экономических задач должно строиться повсюду на основе разумного самоограничения. Чтобы не истощились ресурсы Земли, «нужно экономику строить не растущую, а стабильную, найти наилучшую форму, чтобы технология менялась, а объем оставался стабильным». Сейчас, когда безудержно увеличивается население Земли и потребление ресурсов, пророчески звучат слова писателя, сказанные более 20 лет назад: «Пришло время нам очнуться, подумать и искать. Он сам подошел к нам, великий исторический поворот. Мы должны повернуть от материи к духу, главный интерес свой увидеть в духе, в духовном развитии, или мы все погибли, все обречены» 169.

Можно ли считать такие воззрения реалистическими? Не новая ли перед нами утопия, призрак счастливого мира, где все люди — «хорошие», они готовы жертвовать собой, разумно ограничивать свои страсти и потребности, всегда говорить правду и все конфликты, в том числе и межгосударственные, решать мирным путем?

Идеи жертвенности, правды и самоограничения не новы — они имеют двухтысячелетнюю историю. Для всех людей, всего общества в целом, как показывает развитие человечества, они до сего времени оказывались невыполнимыми. Но особенность их в том, что они обращены не к обществу вообще, а к индивидуальной совести. И на этом уровне для многих тысяч и миллионов людей соотнесение с ними своего облика и поведения стало нормой жизни. Возможно, именно это обстоятельство, а также немалый личный опыт 170заставляют А. Солженицына с оптимизмом смотреть в будущее. Он верит, что можно победить ложь и насилие — две стороны одной порочной медали. Свидетельством тому — мировое искусство. Еще будучи в России, в 1972 г. он пишет: «Писателям же и художникам доступно большее: победить ложь! Уж в борьбе-то с ложью искусство всегда побеждало, всегда побеждает!» 171